– Брейн не любит громкие тусовки. А Пинки – гуляка, кожа-да-латекс. Пару раз в месяц, когда приходит правильная фаза луны, у него на ладонях вырастает шерсть и он превращается в дикого медведя с маниакальным желанием погудеть в Сохо. Брейн на это не обращает внимания. Они как будто очень давно женаты. И раз в год Пинки вытаскивает Брейна на гей-прайд, чтобы не потерять его допуски.
– Понятно. – Мо немного расслабляется, но выглядит озадаченной. – Я думала, за гомосексуальность из секретных служб выгоняют.
– Раньше так и было. Говорили, мол, это тебя делает неблагонадежным. Но это чушь, потому что именно такая практика их и сделала уязвимыми для шантажа. Так что теперь просто настаивают на открытости – идея в том, что шантажировать тебя можно, только если тебе есть что скрывать. Поэтому Брейн берет отгул на время прайда, чтобы не потерять допуски.
– Ох… сдаюсь, – улыбается она, но улыбка тут же меркнет. – Мне еще нужно вещи перевезти. Квартиру разбирают, но у меня ничего особенно и не было: большая часть мебели все еще болтается где-то в грузовом контейнере посреди Атлантического океана… Так почему вдруг Амстердам, Боб?
Я отвлекаюсь, чтобы потыкать вилкой пиццу: сыр наверху уже начал плавиться.
– Я кое-что начал раскапывать, – говорю я и морщусь: ребра пронзает острая боль. – О том, что ты тогда говорила. Тебе никто ничего не сказал?
– Нет, – отвечает она с искренним недоумением.
– Ну, тогда не удивляйся, если в течение пары дней Энди или Дерек зайдет за тобой и заставит подписать бумагу, по которой ты скорее горло себе перережешь, чем расскажешь об этом кому-то без соответствующего уровня допуска. Со мной так и поступили. В общем, подошли к делу серьезно.
– Какое облегчение! – с тяжелой иронией тянет она. – Тебе удалось что-нибудь узнать?
Сыр на пицце уже пузырится, и я убавляю температуру, чтобы она как следует прогрелась.
– Кофе?
– Чай, если есть.
– О’кей. Я кое-что почитал. И знаешь, то, что ты подслушала, – совершенно невозможно. Этого не могло случиться, потому что это запрещено.
– Запре… постой. – Мо хмурится. – Ты меня разыгрываешь?
– Неужели я бы пошел на такое?!
Похоже, вид оскорбленной невинности у меня вышел убедительно, поскольку она лукаво улыбается.
– Я бы не стала тебя недооценивать, Боб. Итак, что ты имел в виду под «запрещено»? Как твой профессор и наставник, я тебе приказываю отвечать без утайки.
– Но разве это не мне положено говорить: «Скажите, профессор»?
– Нет, это было бы пошлое клише, – отмахивается она. – Рассказывай. Что за паскудство тут творится? Почему кто-то или что-то пытается устроить мне острую метаболическую недостаточность, как только ты появляешься рядом?
– Началось все примерно в 1919-м, – начинаю я, бросая пакетики в надбитый чайник. – Тогда в Мюнхене барон фон Зеботтендорф основал Общество Туле. Члены этого общества были по большей части просто долбанутыми мистиками, но с напором и энергией: в частности, они глубоко ушли в масонский символизм и всякую посттеософскую муть о том, что истинными людьми являются только арийцы, а остальные – die Minderwertigen, неполноценные – высасывают из них силу и чистоту, а также бесценные телесные жидкости. Все это было бы не важно, если бы некоторые из этих умников не влезли по уши в баварскую политику, фрайкоры и тому подобное. Они перекрестно опылились с небольшим формированием под названием НСДАП, которым руководил отставной капрал и провокатор, которого Ландсвер отправил присматривать за ультраправыми движениями. Он много чего нахватался у Общества Туле и, когда добился, чего хотел, приказал начальнику своей личной охраны – парню по имени Генрих Гиммлер, еще одному одержимому оккультисту – поставить Вальтера Дарре, одного из протеже Альфреда Розенберга, во главе общества Аненербе. Изначально Аненербе было независимой организацией, но после 1934-го быстро превратилось в ответвление СС, своего рода оккультное КБ и колледж в одном флаконе. Тем временем гестапо с особой жестокостью занялось всеми непартийными оккультистами Третьего Рейха. Адольф хотел получить монополию на эзотерику, и он ее получил.
Я выключаю гриль.
– Все это не имело бы совершенно никакого значения, если бы какой-то безымянный гений в Аненербе не раскопал неопубликованный «Последний вопрос» Давида Гильберта. А оттуда уже было рукой подать до Ванзейской конференции.
– Гильберт, Ванзейская конференция… ничего не понимаю. Как вариационное исчисление связано с Ванзе?
– Вопрос неправильный, но правильный Гильберт. Речь не о двадцати трех нерешенных проблемах математики, а о его более поздней работе. Фокус в том, что незадолго до смерти в 1943-м Гильберт взялся за очень необычные идеи. Более или менее первым занялся функциональным анализом, изобрел Гильбертово пространство – это общеизвестно, – а в середине тридцатых работал над теорией доказательств, которая могла бы формально доказывать верность той или иной теоремы. Да, я знаю, что ее торпедировал Гедель в 1931-м. Но ты ведь знаешь, что Гильберт почти перестал публиковаться в тридцатых, а в сороковых не опубликовал ничего? И да, он прочел докторскую диссертацию Тьюринга. Схему рисовать надо? Нет? Хорошо.
Что до Ванзейской конференции, она прошла зимой 1941-го, и на ней были приняты меры к окончательному решению. Прежде смертоубийства происходили по большей части на местах: работали айнзацгруппы, мобильные подразделения, которые метались за линией фронта и устраивали массовые расстрелы. Именно члены отдела численного анализа Аненербе СС, основываясь на той неопубликованной работе Гильберта – он резко отказался с ними сотрудничать, как только понял, к чему идет дело, – подготовили почву для Ванзейского заклинания.
На Ванзейскую конференцию прибыли делегаты из двух десятков нацистских организаций и министерств. Там они распланировали организацию и реализацию окончательного решения. Аненербе выступила в качестве кукловода, используя Карла Адольфа Эйхмана – в то время начальника отдела IV B 4 гестапо, это что-то вроде нацистского аналога генерала Лесли Гровса. В Штатах генерал Гровс был офицером инженерного корпуса: он занимался организацией массовой инфраструктурной и логистической мобилизации, необходимой для Манхэттенского проекта. В Вене оберштурмбанфюрер Эйхман занимался обеспечением сырья для самого огромного некромантического ритуала в истории человечества.
Целью того, что в Аненербе называлось «Проект Ётунхейм», а все остальные зовут Ванзейским заклинанием, было (в современной терминологии) открытие врат четвертого класса – большого двустороннего моста в иную вселенную, откуда намного легче с точки зрения расчетов открывать врата обратно в нашу вселенную. Мост настолько широкий, чтобы проходили танки, бомбардировщики и субмарины. По буквам читается «ответный удар». Мы не до конца уверены в том, какими были их граничные требования и что именно должно было случиться в результате Ванзейского заклинания по изначальному плану, но они пошли на крайние меры: Ванзейское заклинание обошлось Рейху дороже, чем Манхэттенский проект обошелся США, и имел бы такие же или бо́льшие военно-стратегические последствия, если бы завершился успехом.
