Я и сам не знаю, что ожидаю увидеть: может, конечно, и замок Вольфенштейн, да и в детстве я насмотрелся второсортных фильмов о войне, но загон с замороженными ротвейлерами точно оказался бы в моем списке последним пунктом. Кто-то включил лампочку под потолком, и она теперь отчаянно качается на проводе, отбрасывая диковинные тени на усохшие трупы дюжины крупных псов. Рядом со шлюзом стоит стол, а за ним – металлические шкафчики во всю стену; перед нами – деревянная дверь в коридор. Свет не слишком хорошо рассеивает тени. Хаттер подталкивает меня в спину, и я вхожу. Что-то хрустит у меня под каблуком, и на полу остается коричневатое пятно.
– Фу! – говорю я и оглядываюсь.
– Можешь выключить рацию, – замечает Хаттер, нажимая кнопки на своей нагрудной панели, – тут есть воздух. Вроде бы даже дышать им можно, но тут без уверенности.
– Тихо, – командует Скери Спайс. – Майк?
– Майк здесь. – Моя рация трещит заметно меньше, чем снаружи. – Пока никого живого – пыльные кабинеты, мертвые собаки. Мы обыскали первый этаж, тут никого.
Судя по голосу, он озадачен не меньше моего. Куда же подевались злодеи?
– Принято, Хаттер и тот умник со мной в караулке. Ждем подкрепления.
Я слышу металлический скрежет и оборачиваюсь: Хаттер снова закрывает дверь шлюза, и скрипит она так, будто петли не смазывали полвека.
– Ого, тут трупы.
Я подпрыгиваю. Это другой голос, тревожный и неуверенный. Хайтин?
– Третья дверь по коридору В, левое крыло, и картина тут неприятная.
– Говорит Барнс. Хайтин – рапорт, – по-деловому включается Алан.
– Они тут… это у них вроде кают-компания, командир. Сказать сложно, температура ниже нуля, так что все замерзло, но много крови. И трупов. На них… да, форма СС, подразделение не скажу, но это точно они. Похоже, что перестреляли друг друга. О боже. Простите, сэр, я сейчас. Минуту.
– Хоть десять, Грег. Что там такое?
– Их тут… человек двадцать, сэр. Заморожены, как и собаки: мумифицировались. И это не вчера произошло. Лежат кучей под стеной и еще несколько вокруг стола, и – один из них держит пистолет. Все мертвые. На столе бумаги.
– Бумаги. Что можешь о них сказать?
– Не много, сэр, я немецкого не знаю, а тут все, кажется, по-немецки.
Кто-то начинает изобретательно ругаться. Я даже не сразу понимаю, что это Хайтин.
– Что там, Хайтин?
– Я наступил в… – Снова поток ругательств. – Простите, сэр. – Глубокий выдох. – Тут чисто, но… но сюда лучше слабонервным не заходить. Похоже, какая-то черная магия…
Хаттер похлопывает меня по плечу и указывает вперед:
– Говард на подходе. Ничего не трогай.
Все здание – это сумрачный лабиринт узких коридоров, пыли и мусора; здесь так тесно, что с баллонами за плечами толком не развернешься. Скери Спайс ведет меня через несколько комнат и столовую: низкие скамьи по обе стороны деревянного стола перед стойкой, на которой стоят потемневшие от времени кастрюли. Потом мы оказываемся в большом центральном холле, откуда лестница уходит вверх и вниз, и входим в другой коридор, двери в котором распахнуты. Возле третьей нас ждет Хайтин.
Внутри все примерно так, как он и описал: стол, картотечные шкафы, груда высушенных мумий в черно-серой форме, черно-коричневые пятна на половине из них. Но вот стена за дверью…
– Говорит Говард: я такое уже видел, – передаю я. – Алгемантическая индуктивная схема Аненербе. Тут должен быть… ой.
Ряды закупоренных стеклянных бутылей поблескивают из-под устройства, похожего на стеклянный печатный станок с хромированными стальными зубцами. Внутри заключен сморщенный безглазый ужас: рот разинут в бесконечном беззвучном вопле, туго натянулись цепи на обезвоженных мышцах. Я прилагаю все усилия, чтобы на него не смотреть: сблевать внутрь скафандра было бы очень глупо. Большие зажимы и батареи, стойка шириной в девятнадцать дюймов – где же лоток? Ответ: под кровестоками.
– Судя по всему, это было их последнее заклятье перед гибелью. Или перед самоубийством.
Я провожу пальцем над крайним каналом колдовской машины, но так, чтобы его ни в коем случае не коснуться: они туда, скорее всего, заливали ртуть – проводник, – но она уже с тех пор наверняка испарилась. Одержание, которое распространяется прикосновением или по электропроводящим каналам. (По визуальным тоже можно, хотя для этого обычно нужно подогнать очень серьезную компьютерную графику.) Я отворачиваюсь от несчастного, заключенного в пыточной машине, и смотрю на стол. Бумаги на нем стали хрупкими от старости: я переворачиваю одну страницу и чувствую, как хрустит переплет, а потом вижу гипнотическую геометрию преобразования Птата.
– Они кого-то вызывали, – говорю я. – Не уверен, кого именно, но это определенно было заклятье одержания.
Меня не покидает чувство того, что во всем этом есть что-то неправильное. Что-то не сходится. Что же я упустил?
Мумия с пистолетом в руке будто ухмыляется мне.
Я отключаю рацию и полагаюсь на старомодные слова, чтобы меня услышали только здесь:
– Хайтин, – медленно говорю я, – посмотри на этот труп. С пистолетом. Это он перестрелял всех остальных, или это мог сделать кто-то другой? Может быть, он защищался?
Здоровяк выглядит озадаченным.
– Не понимаю…
Затем он замолкает и подходит к столу так, чтобы оказаться как можно ближе к трупу.
– Нет, – заявляет Хайтин. – Может, здесь и был кто-то еще, но выглядит так, будто он сам застрелился. И это странно…
Его слова заглушает рация:
– Барнс всем: мы нашли профессора О’Брайен. Говард, пулей лети в подвал на втором уровне, нам понадобится твоя специализация, чтобы ее вытащить. Все остальные – будьте начеку: у нас остался еще как минимум один злодей.
По коже у меня бегут мурашки: что же случилось с Мо, что им нужна моя помощь, чтобы ее освободить? А потом замечаю, что на меня смотрит Хайтин.
– Будь осторожен, – ворчит он. – Пользоваться этой штукой умеешь?
– Этой? – Я неуклюже похлопываю по глазу василиска, который висит рядом с моей нагрудной панелью. – Конечно. Слушай, не трогай эту машину. Серьезно, не прикасайся. Я думаю, что она скисла, но сам знаешь, что говорят о невзорвавшихся бомбах.
– Ты иди-иди, – он указывает на дверь, и я выхожу, а в коридоре вижу Скери Спайса на корточках – и глаза у него бегают туда-сюда, как у хамелеона под кокаином.
– Идем.
Мы направляемся к лестнице, а я не могу избавиться от чувства, что упустил что-то чрезвычайно важное: что мы все плотней запутываемся в громадной паутине тьмы и холодной лжи и делаем именно то, чего хочет засевший в ее центре монстр, – и все потому, что я неправильно понял один из знаков вокруг.
