Вечером прошлого вторника я обедал с Мехтаром один, поскольку мистер Робертсон захворал, а лейтенант Брюс отбыл в Гилгут, чтобы собрать припасы для своей тайной экспедиции в Лхасу, когда нас оторвали от трапезы чрезвычайно грубым образом. «Ваше Святейшество! – Перед нами упал на колени испуганный и запыхавшийся скороход. – Ваш брат!.. Молю вас, торопитесь!»
Его превосходительство Низам аль-Мульк посмотрел на меня с обычным своим коварным выражением: он испытывает мало любви к своему жестокосердному и грубому брату, имея на то все основания. Если сам Мехтар – человек изысканного, пусть и несколько сомнительного вкуса, его брат – невежественный и неотесанный горец, лишь на шаг отстоящий от обыкновенного разбойника. Без ему подобных Читрал вздохнул бы свободно. «Что же случилось с моим возлюбленным братом?» – спросил аль-Мульк. Тогда скороход залопотал так быстро, что я едва ли что-то мог разобрать. Мехтар терпеливо выслушал его, а затем нахмурился. Повернувшись ко мне, он сказал:
«У нас здесь… я не знаю нужного слова по-английски, простите. Это чудовище, гроза пещер и перевалов, что пожирает моих подданных. Мой брат отправился на охоту за ним, но чудище, похоже, одолело его».
«Горный лев?» – непонимающе уточнил я.
«Нет. – Мехтар странно на меня посмотрел. – Позвольте спросить у вас, капитан, потерпит ли правительство Ее Величества чудовищ на землях ее империи?»
«Разумеется, нет!»
«Тогда вы не откажетесь присоединиться ко мне на охоте?»
Я чувствовал, как смыкается капкан, но никак не мог понять, в чем подвох.
«Конечно, – сказал я. – Ей-богу, приятель, мы еще до конца недели повесим голову этого чудовища у вас во дворце!»
«Вряд ли, – холодно ответил Низам. – Мы сжигаем таких тварей, чтобы изгнать злого духа, который их породил. Вы возьмете завтра с собой свое… зеркало?»
«Мое?..»
Только тогда я понял, о чем он говорит и какой смертельной опасности я согласился подвергнуть свою жизнь ради чести правительства Ее Величества в Читрале: ведь он говорил о Медузе. И хотя весьма немужественно мне в том признаваться, я был напуган.
На следующий день я поднялся на рассвете в своей тесной, лишенной окон комнатушке и оделся соответствующим образом. Вооружившись, я приказал сержанту Сингху приготовить взвод солдат к охоте.
«На какого зверя охота, сахиб?» – спросил он.
«На зверя, которого никто не видит», – ответил я, и обычно невозмутимый солдат побледнел.
«Людям это не понравится, сэр», – сказал он.
«Еще меньше им понравится, если я хоть слово об этом услышу!» – отрезал я.
С туземными войсками следует проявлять твердость: отваги у них ровно столько, сколько у командира, не больше.
«Я им так и скажу, сахиб», – сказал Сингх, отдал честь и ушел поднимать солдат.
Люди Мехтара собрались снаружи – недисциплинированная ватага горцев, вооруженных, как и следовало ожидать, кремневыми ружьями и луками. Они горячились, как дети, ссорились и кричали; никак не ровня мне и моим солдатам. Мы им показали, как следует себя вести! Во главе с Мехтаром, который посадил на руку сокола, мы выехали в холодный рассвет и горную долину с крутыми склонами. Мы скакали все утро и почти весь день, взбираясь на крутой перевал и пробираясь между двух пиков, облаченных в сверкающие белые снега. Отряд вел себя непривычно тихо, ибо чувство приближающейся угрозы сдерживало даже обычно неуправляемых читральцев. Наконец мы прибыли в нищую деревеньку, состоявшую из пригоршни лачуг, рядом с которыми паслись несколько изможденных коз; староста деревни вышел к нам и дрожащим голосом указал дорогу к нашей цели.
«Она лежит вон там, – заметил мой толмач и добавил: – Этот старый дурак говорит, что долина населена призраками! Говорит, его сын ушел туда два или три дня назад и не вернулся. А потом брат Мехтара – да будет Мехтар благословен – поехал туда со своими воинами. И это было два дня назад».
«Ну что ж, – проговорил я, – скажи ему, что великая белая императрица послала сюда меня с этими бравыми солдатами, а также самого Мехтара и его вельмож, и мы-то не станем поживой чудовищу!»
Переводчик некоторое время что-то втолковывал старосте, и тот изменился в лице. Затем Низам поманил меня.
«Полегче, друг мой», – прошептал он.
«Как скажете, ваше превосходительство».
Он поехал вперед и жестом позвал меня за собой. Я почувствовал необходимость объясниться:
«Я не верю, что одной горгоне по силам с нами справиться. Более того, я полагаю, что это мы с ней разделаемся!»
«Не это меня беспокоит, – отвечал правитель маленького горного королевства. – Просто будьте мягче со старостой. Чудовище было его женой».
Остаток пути к долине, где поселилось чудовище, мы проделали в задумчивом молчании, нарушаемом лишь стуком копыт, позвякиванием поклажи и пением ветра.
«Вон там, посреди склона долины, есть пещера, – сказал скороход, который принес нам вести. – Там она живет, иногда выходит за водой и пропитанием. Поначалу крестьяне оставляли ей еду, но в безумии она убила одного из них, и подношения прекратились».
В Англии подобное небрежение немыслимо: у нас жертв этого ужасного заболевания помещают в бедламы, где им надежно завязывают глаза, чтобы они нечаянно не погубили тех, кто о них заботится. Но чего еще ждать от полуцивилизованных детей гор здесь, на краю мира?
Казнь – лучшего слова не подберу – прошла настолько хорошо, насколько это вообще возможно, то есть в атмосфере мрачной и совершенно нерадостной, чего можно было бы ожидать от охоты. Возле устья небольшой теснины, в которой женщина нашла себе логово, мы остановились. Я приказал сержанту Сингху приготовить взвод стрелков; с заряженными винтовками они расположились среди камней, чтобы оказать сопротивление чудовищу, если оно осмелится напасть на нас. Подготовив таким образом позицию, я спешился, присоединился к Мехтару и приготовился войти в долину смертной тени.
Убежден, что Вам доводилось читать жуткие описания кошмарных обиталищ горгон – мавзолеи, уставленные окаменевшими телами, кости, мучительно выступающие из стен, вой и крики безумных женщин среди своих жертв. С радостью сообщаю, что подобные описания целиком и полностью являются плодом воспаленного воображения писак грошовых романов. Мы же увидели сцену куда менее броскую – и куда более ужасную. Мы оказались в усыпанной валунами долине; на одном из склонов располагалась пещера, если можно так назвать узкую расселину в скале, над входом в которую поставили грубый навес. Под ним сидела, прикрыв глаза и напевая странное песнопение, старуха. Перед ней виднелись остатки костра, дрова, прогоревшие до белого пепла; она, кажется, плакала – по запавшим, сморщенным щекам текли слезы. Мехтар жестом приказал мне молчать, а затем – и лишь позднее я понял, сколь безрассудно отважным было это решение, – подошел к костру.
«Добрый вечер тебе, тетушка. Мне бы хотелось, чтобы ты не открывала глаз, иначе моим стражникам придется убить тебя в тот же миг», – произнес он.
