Разумеется, когда придет время, мы опубликуем все свои результаты; я с радостью прилагаю черновик нашей статьи для ознакомления. Как бы там ни было, вы уже наверняка гадаете, каково же было главное открытие. Этого еще нет в статье, потому что доктор Резерфорд хочет попытаться отыскать возможное объяснение до публикации; однако я должен с сожалением отметить, что точный калориметрический анализ предполагает, что ваша теория сохранения массы/энергии нарушается – не в унциях живого веса, но достаточно, чтобы это замерить. Атомы углерода превращаются в ионы кремния с зашкаливающей электропозитивностью, что можно объяснить, если мы предположим, что эффект создает каким-то образом ядерную массу. Быть может, вы или ваши новые коллеги в Прусской академии сможете пролить свет на это явление? Признаться, мы озадачены, потому что, если мы примем такой результат, мы вынуждены будем принять и создание новой массы с самого начала – то есть считать это экспериментальным опровержением вашей общей теории относительности.
Ваш искренний друг,
Ганс Гейгер
Портрет агента в юности (и растерянности):
Представьте меня стоящим в рассветном холоде на плохо подстриженном поле, где пожелтевшая трава доходит мне до лодыжек. Позади меня деревянный забор, за ним – дорога с обычными камерами и светофорами, а посреди круговой развязки уселся, как гигантский жук, полицейский вертолет, выпятивший крепкие сенсоры и прожектора под стрекотание, похожее на взрыв на фабрике по производству шума. Передо мной – поле с бетонными коровами, мирно пасущимися в тени невысоких деревьев, которые едва видно в ярком свете фонарей. Вдоль забора тянутся длинные тени, которые в дальнем конце площадки стягиваются во что-то весьма зловещее. Уже осень; до рассвета еще добрых полчаса. Я поднимаю свою модифицированную камеру, приближаю изображение и нажимаю большим пальцем кнопку записи.
Тень выглядит как корова, которая собирается улечься. Я оглядываюсь через плечо на вертолет, который уже начал раскручивать винты для взлета; я в общем-то уверен, что здесь мне ничего не грозит, но все равно не могу подавить холодную дрожь. На другой стороне поля…
– Нулевая точка: Боб Говард, Бэнкрофт-парк, Милтон-Кинс, время – 7:14, утро вторника, восемнадцатого. Я пересчитал коров, и их оказалось девять. Одна укладывается на дальней части площадки, координаты GPS прилагаются. Предварительный осмотр не выявил присутствия людей на расстоянии четверти километра, остаточная температура ниже двухсот градусов Цельсия, так что я предполагаю, что можно приблизиться к цели.
Шаг за шагом я неохотно иду вперед. И на всякий случай поглядываю на дозиметр: вряд ли тут будет высокий уровень вторичной радиации, но лучше не рисковать. Из темноты выступает первая корова. Она покрашена черной и белой краской, и вблизи ее с настоящей уже не спутаешь. Я похлопываю ее по носу.
– Держись, Буренка.
По-хорошему, я бы должен лежать в постели с Мо, но она уехала на двухнедельный семинар в Данвич, а Энглтону вожжа под хвост попала, и он объявил синий уровень тревоги. Отвороты джинсов у меня уже промокли от росы, мне холодно. Я подхожу к следующей корове, замираю и опираюсь на ее круп, чтобы снять цель крупным планом.
– Нулевая точка, расстояние двадцать метров. Жвачное животное, лежит, явно мертво. Длина примерно три метра, порода… не поддается определению. Трава вокруг обожжена, но нет признаков вторичного возгорания. – Я сухо сглатываю. – Тепловое излучение из области живота.
В брюхе несчастной твари виден крупный разрыв, – там, где взорвались вскипевшие кишечные жидкости, – а сами внутренности, наверное, до сих пор раскалены докрасна.
Я приближаюсь к объекту. Это явно останки коровы; и ее явно постигла не самая приятная смерть. Дозиметр показывает, что можно подходить – радиационные эффекты в таких случаях обычно скоротечны, вторичного излучения, к счастью, почти нет, но земля под ней выжжена, а шкура обуглилась до сухого и твердого пепла. В воздухе висит запах жареной говядины, смешанный с неприятным оттенком чего-то еще. Я роюсь в наплечной сумке и достаю термозонд, а потом, сцепив зубы, засовываю его в прореху на животе коровы. И чуть не обжигаю руку об ее край – ощущение такое, будто стоишь у открытой печи.
– Температура внутри двести шестьдесят шесть… семь… стабильна. Беру образцы для проверки соотношения изотопов.
Я извлекаю пробирку и острый щуп, а потом ковыряюсь во внутренностях коровы, чтобы вытащить кусочек обугленного мяса. Меня мутит: я люблю хорошо прожаренный стейк не меньше вашего, но во всем этом есть что-то в корне неправильное. Я стараюсь не обращать внимания на взорвавшиеся глазные яблоки и потрескавшийся язык, вывалившийся между почерневшими губами. Тут и так все мерзко, не хватало, чтоб меня еще и стошнило.
Упаковав образцы для анализа, я отступаю и широким кругом обхожу тушу, снимая ее со всех углов. Картину завершают открытые ворота на дальней стороне поля и цепочка следов на земле.
– Гипотеза: открытые ворота. Кто-то впустил сюда Буренку, довел ее к этому месту возле стада и ушел. Потом Буренку осветили и подставили под глаз василиска не ниже третьего класса, живой или симулированный. Нам нужна правдоподобная дезинформация для прессы, группа судмедэкспертов на осмотр ворот и площадки – поискать следы и отпечатки, – а также какой-то способ опознать Буренку, выяснить, из какого она стада. Если кто-то в течение нескольких дней заявит о пропаже скота, это будет полезный знак. Дальше: температура опустилась ниже пятисот градусов Цельсия. Это указывает на то, что инцидент произошел по меньшей мере несколько часов назад – коровья туша остывает не слишком быстро. Поскольку василиск явно ушел отсюда и больше я тут ничего полезного сделать не могу, я вызову чистильщиков. Конец.
Я выключаю камеру, прячу ее в карман и глубоко вздыхаю. Следующий этап явно будет еще менее приятным, чем засовывать термопару корове в задницу, чтобы узнать, как давно ее облучили. Я вытаскиваю мобильник и набираю 999.
– Оператор? Полицейский коммутатор, пожалуйста. Полицейский коммутатор? Это Майк Танго Пять, повторяю, Майк Танго Пять. Инспектор Салливан на месте? У меня для него срочное сообщение…
ДОНЕСЕНИЕ 3: Пятница, 9 октября 1942
Гриф: СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО КОНЕЦ, Военное министерство, 9 октября 1942
Гриф: СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО КРАСНОЕ СМЕЩЕНИЕ, Министерство обороны, 13 августа 1988
ДНЕВНАЯ СВОДКА: Во второй отдел УСО, кабинет 337/42, поступили три донесения, представляющие в новом свете деятельность доктора инженерии, профессора Густава фон Шахтера в связи с 3 упр. РСХА и пациентами Свято-Рождественского госпиталя для неизлечимо безумных.
Первое донесение за № 531/892-(i) касается прекращения деятельности отдельного подразделения 4 гр. 3 упр. РСХА по ликвидации имбецилов и умственно-неполноценных во Франкфурте в рамках текущей евгенической программы Рейха. Агент на месте (кодовое имя: ЗЕЛЕНЫЙ ГОЛУБЬ) подслушал, как двое солдат недовольно обсуждают прекращение практики эвтаназий в клинике. 24.08.42 герр фон Шахтер получил особый приказ Фюрера, подписанный Гитлером или Борманом. В понимании солдат он позволяет ему реквизировать любые военные ресурсы, не задействованные непосредственно в охране безопасности Рейха или подавлении сопротивления, а также отменять чужие приказы на уровне обергруппенфюрера. Эти права дополняют его полномочия, полученные от доктора Вольфрама Зиверса, который, по нашим данным, руководит Институтом военно-научных исследований в Страсбургском университете и расчетным центром в концентрационном лагере Нацвейлер.
