– Все в порядке, я подписала статью. Кровью, – говорит она, приподняв бровь.
– Второй пункт? – уточняю я на случай, если она блефует.
– Третий, – качает головой она.
– Входи, друг.
А потом я показываю ей свое удостоверение таким, каким оно является на самом деле, запуская щупальца тебе в голову и выкручивая все так, что тебя тянет сблевать от одной мысли усомниться в его законной силе. – Хватит?
Она просто кивает: вот уж спокойный клиент. Проблема с третьей статьей закона о государственной тайне в том, что преступно даже знать о ее существовании, если ты ее не подписал – кровью. Поэтому мы, подписавшие, которым в теории можно говорить о таких великих государственных тайнах, как очередь на использование сервировочного столика в Прачечной, на практике не можем прямо коснуться запретной темы. Мы должны полагаться на то, что нас друг другу представят, но в полевых условиях это обычно не получается. Чувствуешь себя как овца-лесбиянка: другие овечки показывают свое возбуждение тем, что стоят вокруг и ждут, пока их покроют, и как угадать, кто еще вокруг, ну, вы понимаете. Подписал.
– Пошли, – добавляет она чуть менее агрессивно, – возьмем кофе по дороге.
Через пять минут мы уже сидим за столом с блокнотом, телефоном и древним диктофоном, на который, наверное, еще Смайли записывал показания Карлы, когда мужчины еще были настоящими мужчинами, а овцы-лесбиянки тряслись от страха.
– Я надеюсь, это важно, – ворчит Джозефина, потряхивая жутко современную упаковку сахарина над чашкой с «Нескафе». – У меня вор-рецидивист, два изнасилования, серия угонов и загадочный зассанец, который вламывается в универмаги, да еще и куча зануд из Йоркшира с внезапной компьютерной ревизией – твоя работа, как я понимаю. Мне сейчас провалиться в сезон «Секретных материалов» нужно примерно так же, как дырка в голове.
– Нет, дело важное. И я надеюсь убрать его с твоего стола как можно скорее. Только сперва давай кое-что проясним.
– Гм-м. Что тебе нужно знать? У нас в этом году было только два заявления про летающие тарелки и шесть – про похищение инопланетянами. – Она приподнимает бровь, скрещивает руки на груди – защитная поза; кто бы мог подумать – допрос со стороны высокого начальства заставляет альфа-самку защищаться. – У меня не так много времени: в двенадцать совещание по делу, а в четыре нужно забрать сына из школы.
С другой стороны, может, она и вправду занята.
– Для начала такой вопрос: есть показания свидетелей или записи камер наблюдения с места преступления? Еще: вы опознали корову? Выяснили, как она вообще туда попала?
– Свидетелей нет до трех часов, когда Вернон Туэйт вышел выгуливать пуделя своей девушки, у которого случился понос. – Джозефина кривится так, что проступает шрам на лбу. – Если хочешь, можем вместе просмотреть рапорты. Я так понимаю, ты за этим приехал?
– Можно и так сказать. – Я опускаю в свой стаканчик дешевую ложечку и несколько секунд осторожно смотрю, как бы металл не начал растворяться. – Меня в вертолетах укачивает. Особенно после бурной ночи, после которой я планировал отоспаться. – Она чуть не улыбнулась, но вовремя вспомнила, что решила быть со мной суровой. – Ладно, значит, раньше показаний нет. Что еще?
– Записей тоже. – Она кладет ладони на стол по сторонам чашки и разглядывает ногти. – Ничего нет. Вот двенадцать двадцать шесть, а потом сразу семь четырнадцать. Эти цифры следует сохранить в памяти. Деннис, наш местный компьютерщик, страшно разозлился на МКСГ – это наши частные партнеры, им отдали на аутсорс систему дорожного наблюдения.
– Двенадцать двадцать шесть тире семь четырнадцать, – повторяю я, вводя время на КПК. – МКСГ. Отлично, это хорошо.
– Серьезно? – бросает она, склоняя голову набок и глядя на меня так, будто я муха, которая упала ей в кофе.
– Да, – киваю я, а потом соображаю, что не стоит ее бесить без серьезного к тому повода. – Прости. Я имею право тебе сказать, что меня интересует все, что случилось с камерами и коровой. Если что-то об этом узнаешь – особенно про взлом камер, – я был бы благодарен за звонок. Но пока давай займемся Буренкой. Известно, откуда она взялась?
– Да. – Джозефина не улыбается, но чуть распрямляет плечи. – Это корова двести шестьдесят три с молочной фермы «Эмметт-Мур» возле Данстебла. Точнее, была коровой двести шестьдесят три до понедельника. Она стала сдавать, поэтому ее – вместе с еще семью коровами – продали на местную скотобойню. Я проверила остальных, и они должны возникнуть в гамбургерах в Макдональдсе где-то в начале следующего месяца. Но вот Буренка – нет. Говорят, проезжий фермер на рендж-ровере с прицепом захотел ее купить и увезти к семейному мяснику.
– Ага!
– И если ты в это поверишь, то у меня есть для тебя ошеломительное предложение – можно купить целый мост! – Джозефина делает глоток кофе, морщится и опять подсыпает в чашку сахарин; я тоже пробую на автопилоте свой кофе и больно обжигаю язык. – Оказывается, нет по записям никакого Джайлза с фермы Хэм, что в Бэг-Энде, Шир. Возле загона у них стояла камера, поэтому мы вычислили рендж-ровер. Он нашелся на следующий день: его бросили на окраине Лейтона, а в системе он значится в угоне. Сейчас он на штрафстоянке; его проверили на отпечатки, но ничего не нашли, а у нас нет денег на то, чтобы отправлять команду судмедов на полный осмотр каждой краденой машины в окрестностях. Однако, если ты мне выкрутишь руку, пообещаешь бюджет и пойдешь со мной на ковер к моему начальству, я что-нибудь придумаю.
– Это, скорее всего, не понадобится: у нас свои методы. Но я был бы благодарен, если бы кто-нибудь меня туда подбросил. Я сниму показания приборов и оставлю тебя в покое – за исключением дела с Буренкой. Так пойдет?
– Ну, что-нибудь да придумаем. Сейчас она идет под литерой Ф от «фантастическая фонарная фигня», но я собираюсь объявить, что это просто старое животное, которое фермер незаконно бросил в парке, чтобы не платить за скотобойню.
– Отличный план, – медленно киваю я. – А теперь давай сыграем в случайные ассоциации. Ладно? Десять секунд. Когда я скажу слова, ты мне скажешь первое, что придет в голову. Хорошо?
Она явно озадачена.
– Это что…
– Слушай. Час-Зеленый-Кошмар-Взгляд-Скорпиона-Мажино-Синие-Звезды. Властью, данной мне эмиссарами Й’гхонжх Н’хай, я владею силой связывать и развязывать, и твой язык будет связан о тех вещах, о которых мы говорили, пока ты вновь не услышишь эти слова: Час-Зеленый-Кошмар-Взгляд-Скорпиона-Мажино-Синие-Звезды. Ясно?
Она смотрит на меня, выпучив глаза, и пытается что-то сказать, потом свирепеет, но вскоре берет себя в руки и рычит:
– Да что это за хрень?!
– Чистая предосторожность, – говорю я, а она смотрит на меня и некоторое время пыхтит, пока я допиваю кофе, – и понимает, что просто физически не может слова сказать по этой теме. – Ладно. Дальше. Я разрешаю тебе объявить, что корову просто бросили. Я разрешаю тебе свободно говорить со мной, но больше ни с кем. Если кто-то будет задавать вопросы, отправляй их ко мне, если ответ «нет» их не устроит. Это касается и твоего начальства. Можешь им сказать, что ничего не можешь им сказать, но только это.
