– Козел, – шипит Джозефина, и, если бы она могла убивать взглядом, от меня бы уже остались только угольки на ковре.
– Слушай, я тоже работаю под гейсом. Если я его не буду распространять, у меня голова лопнет.
Не знаю, поверила она мне или нет, но Джозефина успокаивается и устало кивает.
– Говори, чего ты хочешь, а потом проваливай с моего участка.
– Я хочу, чтобы меня подбросили на штрафстоянку. И пустили посидеть за руль рендж-ровера. А еще книгу стихов, кувшин вина, финиковую пальму и… пардон, увлекся. Это можно устроить?
– Я тебя сама отвезу, – коротко говорит она и встает.
Мне приходится пережить двадцать пять минут ядовитого молчания на заднем сидении патрульной машины, которую ведет некий констебль Рутледж, рядом с которым расположилась детектив-инспектор Салливан. Она обращается со мной с теплом, которое, наверное, приберегает для серийных убийц, но в конце концов мы приезжаем на штрафстоянку. Я уже не страдаю от бесконечных угрызений совести – это в нашем деле быстро проходит. Энглтон из моей головы брелок для ключей сделает, если я не прикрою все возможные утечки, а связывающий гейс – один из самых гуманных инструментов в моем распоряжении, но я всё равно чувствую себя полным дерьмом. Так что я с огромным облегчением выбираюсь из машины, чтобы размять ноги на присыпанной гравием площадке под проливным дождем.
– А где машина? – невинно интересуюсь я.
Джозефина меня игнорирует.
– Билл, езжай на Блетчли-уэй и забери там у Дугала улики по делу Хейза. А потом возвращайся забрать нас, – приказывает она водителю, а затем обращается к гражданскому охраннику: – Эй, мы ищем номер BY 476 ERB. Рендж-ровер, вчера завезли. Где он?
Скучающий охранник ведет нас по жидкой грязи через лабиринт машин с приклеенным к лобовому стеклу значком «В ПОЛИЦИЮ СООБЩИЛИ», а потом жестом показывает на полупустой ряд.
– И? – требовательно говорит Джозефина, и он передает ей ключи. – Ладно, теперь проваливай.
Охранник смотрит на нее и быстро отступает. Я уже почти хочу к нему присоединиться – может, она и должна, как детектив-инспектор, прилично вести себя на людях, но сегодня инспектор Салливан явно в настроении откусывать головы цыплятам. Ну или агентам Прачечной, если дадут ей повод.
– Ладно, это все, – говорит Джозефина и нетерпеливо трясет у меня перед носом ключами. – Больше, как я понимаю, тебе ничего не нужно, так что я ухожу. Вести совещание, ловить магазинного зассанца и так далее.
– Не спеши.
Я оглядываюсь по сторонам. Штрафстоянка огорожена высоким проволочным забором, а у ворот расположился тесный вагончик охранника, на крыше которого на столбе установлена на механической платформе камера наблюдения. – Кто сидит на другом конце?
– Наверное, охранник, – говорит Джозефина, посмотрев туда, куда указывает мой палец; камера неотрывно смотрит на ворота.
– Ладно, давай откроем машину.
Писк брелка, отпирающего рендж-ровер. Она берется за ручку и тянет на себя. Я не свожу глаз с камеры, чувствуя, как по шее стекают капли дождя. Неужели я ошибся? Я встряхиваюсь, когда замечаю, что Джозефина пристально на меня смотрит, затем достаю наладонник, сажусь на место водителя, устанавливаю КПК на руле и ввожу серию команд. Результат заставляет меня покачать головой. Человек, который украл эту машину, вытер все отпечатки, но паранормальные следы заметать явно не умел – не взял саван самоубийцы и даже параноидного шизофреника за руль не посадил. Сканнер чувствителен к тяжелым отзвукам эмоций, а руки, которые мне нужны, – последние, что сжимали его в страхе и тревоге. Я записываю все результаты и прячу КПК. Я как раз собираюсь открыть бардачок, когда что-то заставляет меня бросить взгляд на главную дорогу за сетчатым забором и…
– Осторожно! Ложись!
Я вываливаюсь из салона на землю. Джозефина оглядывается, так что приходится дернуть ее за лодыжки, чтоб упала. Она орет и с размаху шлепается на задницу, пытается лягнуть меня ногой, а потом у меня за спиной раздается громкий хлопок, и нас обдает жаром, как из открытой печи.
– Черт, вот дерьмо…
Я даже не сразу понял, что это ругаюсь я, пока вытягиваю ладанку на шее и вытаскиваю из нее лапку, пытаясь одновременно зажечь зажигалку. Я кручу колесико, и тут будто молот врезается мне в правое бедро.
– Ублюдок!..
– Прекрати… – хриплю я и в этот миг чувствую запах бензина и слышу треск и рев.
Я наконец поджигаю голубиную лапку (лежа в холодной луже и чуть не обгадившись со страху) и оказываюсь в облаке вони горелой кожи и голубоватом свечении. Потом перекатываюсь.
– Не двигайся!
– Козел! Что… что это горит?
– Не двигайся, – снова хриплю я, поднимая крошечную Ручку Славы. Камера на дороге за забором мечется так, будто уронила контактную линзу, но та, что установлена на крыше вагончика, неотрывно смотрит на горящие шины рендж-ровера.
– Если отпустишь мою руку, они тебя увидят и убьют… Вот дерьмо!
– Уб… что? – спрашивает побелевшая Джозефина.
– Эй, ты! Прячься! В укрытие! – ору я через всю площадку, но парень в синей форме меня не слышит.
Вот он бежит по штрафстоянке так быстро, как только позволяют ему толстые ножки, а вот он уже валится вперед, чернеет, огонь вырывается у него из глазниц, рта и ушей. Потом у него отваливаются руки, и обожженный корпус скользит по земле, как жуткие сани.
– Черт, черт, черт! – Выражение лица инспектора стремительно меняется, переходя от неверия к ужасу. – Мы должны ему помочь…
– Нет! Лежи!
Джозефина замирает на месте на один удар сердца, второй. Когда она снова открывает рот, ее голос звучит неестественно холодно:
– Что происходит?
– Камеры, – хриплю я. – Слушай, это Рука Славы – щит невидимости. Сейчас только он нас спасает – на этих камерах установлен ВЗГЛЯД СКОРПИОНА. Если они нас увидят, нам конец.
– А машина? Что с ней случилось?
– Шины. Они сделаны из резины, это углерод. ВЗГЛЯД СКОРПИОНА работает со всем, в чем есть длинная цепочка углеродных молекул, например с шинами или коровами. Поджигает их.
– Ох, тетка моя святая мать и отец исповедник…
– Возьми меня за руку. Нужен контакт с кожей… не так сильно. У нас примерно три-четыре минуты, прежде чем РС догорит. Уроды, ох, уроды. Нужно добраться до панели управления…
Следующая минута – это просто кошмар: колено ноет от удара о землю, бедро – оттого, что Джозефина мне врезала от души, джинсы насквозь мокрые, а кожа на шее горит от огня, в котором я чуть не оказался несколько секунд назад. Джозефина держится за мою левую руку, как за спасательный круг – и это в общем-то правда, пока не погасла Рука Славы, – и так мы ковыляем к вагончику возле входа.
