Тем не менее, как оказалось, опасность не миновала, потому что рядом с нами притормозила еще одна машина, из которой выскочили пожилые мужчина и женщина. Это были родители Эрика, и, прежде чем кто-то успел вмешаться, женщина с размаху ударила Мэри по лицу. Встав на ее защиту, я сразу же получил череду ударов по голове, прежде чем с помощью двух полицейских нам удалось усадить Мэри в полицейскую машину, а родителей Эрика арестовали.
Тем временем в квартире Мэри началась заварушка – послышались крики, которые сменили вопли, как только полиция взяла верх над жуткой троицей. Вскоре всех троих, в наручниках, собственной крови и синяках, погрузили в полицейский фургон.
Мы с Мэри дали показания, а когда обсудили ситуацию с полицейским инспектором, тот согласился помочь на следующий день с переездом, даже организовав блокпост, чтобы никто не мог сесть на хвост грузовика с оставшимися вещами Мэри. Благодаря этому доброму инспектору переезд прошел без каких-либо проблем.
* * *
На следующее утро, измотанный, я вернулся в морг и сел за свой стол.
– Думаю, Мэри еще нескоро здесь появится, – сообщил я Роберту, рассказав про события предыдущего вечера. – Боюсь, следующие несколько недель будут тяжелыми.
Словно случившегося было мало, весь следующий день муж Мэри названивал в морг чуть ли не каждый час, требуя дать трубку его жене и сообщить ее новый адрес. Каждый раз я отвечал отказом и каждый раз выслушивал череду невероятно мерзких оскорблений, за которыми следовали угрозы в мой адрес.
В конце недели позвонила Мэри. Она попала в больницу, но не по вине своего мужа или его родителей: она подхватила туберкулез!
Совет немедленно принял меры. В морге снова были взяты все необходимые биологические пробы, а также анализы у нас с Робертом, у помощников коронера, матери Мэри и у всех, кто в последнее время контактировал с девушкой.
Когда заболела моя коллега Мэри, в морге осталось только два человека, и мне пришлось каждую ночь дежурить в одиночку.
Оставшись вдвоем, мы с Робертом изо всех сил старались поддерживать морг на плаву. Поскольку Роберт жил на самом севере Лондона, мне не оставалось ничего, кроме как каждую ночь дежурить по вызову. Помимо этого, возникли новые проблемы с оборудованием. Очередное долгое жаркое лето было в самом разгаре, и короткое замыкание, источник которого невозможно было обнаружить, привело к постоянным сбоям в работе вентиляции и холодильников, из-за чего мы оказались в духовке с гниющей плотью.
Примерно в то же время один мой приятель, работавший старшим санитарным инспектором в районном совете Саутуарка, попросил меня об одолжении. Его невеста хотела стать полицейским фотографом и сделать для резюме фотографии вскрытия. Хоть это и была не совсем обычная просьба, я не видел в ней никаких проблем при условии, что по снимкам нельзя будет установить личность покойника. Фотосъемка состоялась, и больше я о ней не вспоминал.
Примерно месяц спустя, когда мы с Робертом, перегревшиеся, были, как всегда, на пределе, я получил очередной поздний звонок от мужа Мэри.
– Я имею право знать, где моя жена! – потребовал он.
– Ты же знаешь мой ответ, Эрик. Я ничего тебе не скажу.
– Ты гребаный идиот, Эверетт! Неужели ты не понимаешь, что эта паршивая сучка обвела тебя вокруг пальца?
Я вздохнул.
– А это ты о чем еще?
– Она месяцами обкрадывала морг. Подумай сам. Часы, наличка: все пропадало только в ее смену!
Повесив трубку, поначалу я списал обвинения Эрика на бред ревнивого мужа. Мэри, хоть и появлялась на работе когда попало, а также заставила меня изрядно понервничать, всем нравилась, как правило, хорошо справлялась со своими обязанностями и неплохо получала. Тем не менее эта мысль все не давала мне покоя, и, поразмыслив, я понял, что Эрик может быть прав. Как однажды сказал Шерлок Холмс: «Когда исключено все невозможное, то, что осталось, каким бы невероятным оно ни было, и должно быть правдой».
Я был настолько погружен в свой мир тяжелой работы в невыносимой духоте при отсутствии какой-либо поддержки со стороны совета, что не видел творившегося у себя прямо под носом. После бессонной ночи я позвонил Мэри и потребовал сказать, крала ли она когда-либо что-то из морга. К моему удивлению, она даже не попыталась отнекиваться и спокойно и хладнокровно во всем созналась.
Ее уже выписали из больницы, а карантин сняли, поэтому я попросил ее прийти ко мне в кабинет. На этот раз, помня о том, с какой готовностью совет покрывал Джорджа, позволив ему еще больше развивать свое преступное дело, я собирался направиться прямиком в полицию.
Когда пришла Мэри, мы с Робертом заканчивали заполнять бумаги на прибывшие в тот день тела. Ее одежда была растрепанной, и она выглядела сильно постаревшей. Перенесенные в последнее время муки оставили свой след на ее мертвенно-бледном лице. Придя ко мне в кабинет, она обо всем рассказала, сознавшись в ряде крупных краж.
– Дело в том, Мэри, – растерянно сказал я, – что я не понимаю, зачем тебе это. Ты хорошо получала, и у тебя не было никаких причин, чтобы красть, так зачем ты этим занималась?
– Я делала это ради Эрика. Я хотела подарить ему что-нибудь, когда он выйдет из тюрьмы.
– Тебя ведь Эрик подговорил, не так ли? Он прознал про прежние кражи и решил, что так сможет неплохо подзаработать?
Мэри пожала плечами и ничего не ответила. Несмотря на все мои призывы, она отказалась вмешивать Эрика, и я предложил ей самостоятельно сдаться полиции. Мы прошлись до полицейского участка, и вскоре после этого детективы из Скотланд-Ярда уже обыскивали ее дом. Они ничего не нашли: Эрик уже давно забрал награбленное, включая часы «Ролекс», и скрылся. Мэри посадили в камеру, и я вернулся в морг, где написал краткий доклад о случившемся, который лично вручил директору службы, потребовавшему объяснить, почему я сначала не обратился к нему. Он бы разобрался со всем по-тихому, а теперь ему грозил скандал.
– Потому что вы ничего бы не сделали, – ответил я и поспешил удалиться.
Несколько дней спустя рано утром на пороге моего кабинета появился Роберт. По его обеспокоенному лицу я понял, что дело плохо.
– Что случилось? – спросил я.
– Один ритуальный агент только что мне звонил, ему сказали, чтобы в будущем все трупы направлялись в морг Вестминстера, и он хочет знать, в чем дело.
– Я тоже хочу, – ответил я и открыл служебную записку, в которой мне было велено на следующее утро явиться в головной офис с представителем профсоюза.
На следующий день ранним утром я пришел в головной офис совета, и меня провели в переговорную, где ожидала женщина тридцати с небольшим лет. Она выглядела изящной и бледной и сообщила мне дрожащим голосом, что представляет профсоюз. За всю встречу она не проронила ни слова, и толку от нее было, как от козла молока.
Несколько минут спустя к нам присоединились старший административный сотрудник Саутуарка и директор по персоналу. Казалось, они нервничали больше меня и какое-то время говорили про морг и его проблемы, при этом ни в чем меня не обвиняя. Они упомянули фотографии вскрытия, сделанные невестой моего приятеля, как нечто неразрешенное и даже неэтичное, но лишь вскользь. Наконец, я решил, что с меня хватит, и заговорил о неизбежности коррупции при отсутствии какой-либо поддержки совета, добавив, что не видел ее со своего самого первого дня. Когда я закончил, они попросили меня подождать и пошли поговорить с начальником службы и его заместителем. В этот момент дама из профсоюза решила мне объяснить, что, как ей сказали, совет хочет закрыть морг. Я отнесся к ее словам с долей сомнения: директор не раз угрожал нас закрыть то из-за ветхого здания, то из-за краж, отсутствия персонала либо всех этих факторов, вместе взятых. Проблема была в том, что Саутуарку морг был необходим.
