— Какой красавчик. Я мечтала о тебе с первой секунды, как увидела.
Смотрит на нее исподлобья, из-под нависшей челки, внимательно отслеживая глазами передвижения по комнате. Женщина подошла к нему и тряхнула каштановыми кудрями. От нее навязчиво пахло сладкими духами и какой-то мускусной дрянью. Она провела по его груди пальцами с длинными ногтями, вызывая неприятные ощущения и желание отшвырнуть ее от себя, как скользкое пресмыкающееся.
— А трахаешь ты так же, как дерешься, пес?
— Ты пришла сюда, чтоб я тебя трахнул?
— Дааа, мой сладкий, я заплатила за это чертовую тучу золота, и ты должен мне угодить. Смотри, какая роскошь тебе достанется.
Она сбросила халат, и он совершенно равнодушно смотрел на ее тяжелую, чуть подвисшую грудь, полноватый живот, но в целом сочное и аппетитное тело не первой свежести. И, нет, у него не встал. Несмотря на долгое воздержание.
— Тебе нравится то, что ты видишь? Многие ждут, чтобы я их купила и подарила им наслаждение. Даже дерутся за эту честь.
Ее ладонь скользнула по его торсу вниз к животу, к резинке шаровар и сжала его член. Какое-то время она помяла его своими холодными пальцами, потом разочарованно посмотрела на Хана.
— Хм…я думала, ты более горяч. Или у тебя с этим проблемы?
— Отсоси, и он встанет.
Вскинула гневный взгляд из-под золотой маски.
— Грубый, неотесанный, мерзавец. Как ты смеешь со мной так говорить?
— Если хочешь, чтоб я тебя трахнул — отсоси. У меня не стоит на каждую дырку. Я не школьник. Хочешь быть оттраханной — поработай.
Ее соски сжались от его слов, и она томно выдохнула. «Давай, сучка, ведись, и я покажу тебе, что значит купить свою смерть».
— Наглый, мальчик… какой наглый. Хорошо… я одарю тебя своей лаской, но взамен ты трахнешь меня, как последний раз в жизни.
— Договорились. А теперь давай. Становись на колени и покажи, что умеешь. Ради чего все дерутся за ночь с тобой.
Она трепетно и кокетливо опустилась на пол. Долго и жадно сосала его член, причмокивала, исходясь слюной, сдавливала обеими руками мощный ствол и причитала над его размером.
— Освободи мне руки… чтоб я мог тебя отодрать.
— Ммм, — выпустила его член изо рта, натирая себя пальцами и глядя на него пьяными глазами, — хочешь меня отодрать?
— Пи**ец, как хочу. Освобождай, и я порву тебя на части!
Опьяненная, возбужденная сучка в маске высвободила его руки из железных колец.
— Не шали, мальчик, за нами наблюдают. Одно неверное движение, и тебя вырубят током. Так что делай свое дело… порви… Но только без рук. Я не настолько дура.
— Хан. Называй меня Хан, детка! Залазь на столб и обхвати меня своими стройными ножками!
— Порви меня, Хааан! Дааа… мне нравится твое имя! Затрахай меня до смерти!
— Иди ко мне… и затрахаю!
Воодушевленная она поднялась по ступеням, встроенным по бокам от столба, перекинула ноги через перекладины и с надрывным стоном насадилась на его член, обхватывая мощные плечи мужчины. Застонала, изгибаясь надсадным криком.
— О даааа, какой же ты огромный, огромный…. охренеееть.
И склонилась к его лицу.
— Страшный… дикий зверь с дубинкой между ног… давно у меня не было такого самца.
— И больше никогда не будет. Ты просила отодрать тебя, как последний раз в жизни… до смерти… я никогда не отказываю женщинам.
На камерах было видно только, как женщина дергается и извивается в конвульсиях, прыгая вниз-вверх, выкручиваясь, цепляясь за плечи заключенного скрюченными пальцами, ломая ногти о деревянный столб.
Один из охранников грыз яблоко и ухмыляясь смотрел на мониторы.
— Ты смотри, наша ненасытная сегодня в ударе.
Второй затянулся сигаретой и присвистнул.
— У Тигра, я слыхал, там такое орудие…
— Ты гляди, как дергается… как будто.
— Бл*дь! Твою ж маааать! Это кровь?
— Где?
— Там!
…По светлому полу растекалась темно-бордовая лужица, а женщина обмякла и рухнула вниз. Из колонки донесся адский хохот. Заключенный смеялся окровавленным ртом и смотрел в глазок камеры.
* * *
Чуть позже избитый до полусмерти Хан валялся в карцере, уткнувшись отекшим лицом в пол, с трудом выдыхая от адской боли в ребрах, и вспоминал, как орала и вопила Красногубая Сука, когда поняла, что он убил ее лучшую клиентку-извращенку и денежный мешок. Интересно, как она теперь выкрутится из того дерьма, в которое он ее окунул? Это стоило каждого удара плетью по спине, на которой не осталось живого места.
Сквозь марево боли и тумана до него доносились чьи-то голоса.
— Ты же хотел, чтобы он для нас дрался. Он мог бы принести нам миллионы! Тебе миллионы!
— Я хочу, чтоб он сдох! Сейчас сдох! Сегодня же! Ты заигралась, слышишь? Ты должна его убрать! Это перешло все границы! Я приехал сюда, потому что ты зашла слишком далеко. И он не станет для тебя драться. Его надо уничтожить!
— Станет! Я его сломаю, и он станет драться. У меня миллионы способов поставить его на колени. Ты не представляешь, сколько золота он нам принесет.
Нет, он принесет им смерть… пусть только дадут встать на ноги, и он придумает, как выбраться отсюда или как убить красногубую тварь.
Глава 7
Птица с шипом терновника в груди повинуется непреложному закону природы; она сама не ведает, что за сила заставляет ее кинуться на острие и умереть с песней…
В тот миг, когда шип пронзает ее сердце, она не думает о близкой смерти, она просто поет, поет до тех пор, пока не иссякнет голос и не оборвется дыхание…
Но мы, когда бросаемся грудью на тернии, — мы знаем, мы понимаем,
и все равно — грудью на тернии…
Так будет всегда…
(с) Поющие в терновнике
— Ехать в степь — не самая лучшая идея, госпожа.
Я бросила взгляд на Дарива, а затем на Тургэна, который курил длинную трубку и поглаживал пальцами один ус, который телепался ниже его подбородка, скрытого узкой жиденькой бородкой.
— Он прав — женщинам там не место.
— Я не женщина.
И с яростью посмотрела на Дарива. Меня бесило, что он не поддерживает, а пытается ограничить, пытается задержать и помешать.
— Не воспринимай меня, как женщину. Я хочу, чтоб ты воспринимал меня, как человека без пола.
— Здесь ваш пол еще более важен, чем дома. Для всех вы — женщина, которая не должна кататься по степи и ходить по злачным, гнилым местам.
