Перед Национальным конвентом, собравшимся 20 сентября 1792 г, стояла задача разработать проект конституции это был чрезвычайный орган учредительной власти. Когда 24 июня 1793 г. Национальный конвент предложил конституцию и она была принята всеобщим народным голосованием, его задача оказалась выполнена, а полномочия прекращены. Однако ввиду военного положения, а также контрреволюционного движения внутри страны, которые угрожали существованию новой конституции, Конвент 10 октября 1793 г. постановил, что временное правительство Франции должно оставаться «революционным» до наступления мира. Тем самым конституция 1793 г. была приостановлена. Больше она не вступала в силу. Хотя в данном случае приостанавливалась уже принятая конституция, перед нами все же пример суверенной диктатуры. С исполнением порученной ему задачи Конвент перестал быть конституционно учрежденным органом. О приостановлении действия конституции не было речи ни в поручении на разработку ее проекта, ни в ней самой. Поэтому не существовало никакого конституционного органа, который мог объявить о таком приостановлении. Следовательно, Конвент действовал с прямой ссылкой на учредительную власть народа, о которой в то же время говорилось, что ее осуществлению препятствуют война и контрреволюция. Свою власть он именовал «революционной». Согласно Олару
[279], это означает, далее, не что иное, как признание того, что разделение властей, которое по статье 16 Декларации о правах человека 1789 г. становилось отличительным признаком всякой конституции, было упразднено. Но конституция 1793 г. уже не упоминала разделение властей в числе основных прав. Конечно, тогдашнему словоупотреблению было свойственно характеризовать упразднение разделения властей как исключительную ситуацию. При диктатуре это разделение, это осуществляемое в правовом смысле разграничение компетенций тоже упраздняется, потому что комиссионное поручение, связанное с каким-либо действием, в содержательном отношении подчинено только ситуативно – техническим правилам, а не правовым нормам. Но упразднение разделения властей не достаточно четко отличает понятие диктатуры от других представлений, например об абсолютизме, деспотизме или тирании
[280]. В наиболее общем смысле любое отклонение от того состояния, которое представляется подобающим, может быть названо диктатурой, так что слово это означает отклонение то от демократии, то – от конституционно гарантированных прав и свобод, то – от разделения властей или (как в философии истории XIX в.) от органического развития предмета. Конечно, понятие это всегда остается в функциональной зависимости от действующей или предлагаемой конституции. Так можно объяснить обобщенное значение этого слова. Но соответствие касается только негативной стороны и поэтому не является точным. Слово это было тогда весьма популярным. «Все без умолку говорят о диктатуре» (on parle sans cesse de dictature), – заметил Барер в своей речи 5 апреля 1793 г, где он приводил основания в пользу учреждения Комитета общественного спасения. Кондорсе в статье «О смысле слова „революционный"» дает более точное описание этого понятия, нежели то, которое основано только на отрицании разделения властей. Рационалист XVIII столетия, он был далек от использования идеи разделения властей, о которой не имел никакого понятия. Он исходит из сосуществования людей и из государственного договора, который не может сохранять свою действенность для тех, кто хочет его расторгнуть. Далее у него взвешиваются различные интересы, в результате чего выявляется перевес интересов, обладающих более высокой ценностью, в частности касающихся сохранности государственного договора, – над правами человека. До этих пор перед нами была всего лишь логика коллизий, лишенная юридического смысла. Но Кондорсе продолжает, утверждая, что словом «революционное» характеризуется состояние, отдаленное от принципов справедливости, состояние, при котором принимаются меры, определяемые только чрезвычайным положением дел. Революционный закон он прямо так и определяет как «закон обстоятельств» (loi de circonstance)
[281].
