Удивительно, но Райка не оборвала связь, хотя ей точно приходилось уделять внимание другим вещам.
– …все еще там? Аджевен Черис?
– Я жива, – прохрипела Черис и поморщилась от пронзительной боли в челюсти, от чего та лишь усилилась. 1491625, криво зависнув в воздухе, рылся в разбитой кабине игломота в поисках аптечки первой помощи. – Нужно, чтобы вот эти роты… – она сосредоточилась, чтобы вспомнить номера подразделений, несмотря на отвратительный стук в голове, – …немедленно выполнили следующие приказы. – Она отчеканила приказы, включая кропотливые схемы построения, несмотря на то, что перед глазами все плыло.
«Я должна оставаться в сознании достаточно долго…»
Короткое молчание.
– Вы просите роту 182‑33 нырнуть в самую гущу врагов. Это самоубийство.
– Им придется продержаться как можно дольше, – сказала Черис, не отрицая.
На мгновение Черис испугалась, что Райка прервет связь. Потом генерал сказала:
– Приказы были отданы. Я куплю вам столько времени, сколько смогу. И я уже отправила отряд, чтобы вытащить вас.
– Спасибо, – сказала Черис и отключилась.
34
Джедао едва успел отстегнуться от кресла, чтобы броситься к пистолету Дханнета, как весь командный центр залило бело-серебристым сиянием. Копья и бледные полосы света пробивались сквозь стены. Завыла сигнализация.
Куджен-Инхьенг взвизгнул, когда Джедао развернулся и, схватив его, повалил на пол. Пригвоздил к месту. Ударив ребром ладони, заставил голову Куджена откинуться назад. Удар не убил гекзарха. Джедао этого и не хотел.
Он услышал голоса Талау и Дханнета, переполох испуганных Кел. Ни одно из этих слов ничего не значило. Все, что имело значение, – это удержание Куджена на месте, чтобы атакующая формация, теперь уже активная, смогла оторвать его от якоря и уничтожить навсегда.
А потом это случилось. Внезапная давящая тяжесть в его сознании. Моты, звезды, обилие теней. Джедао закричал бы, если бы мог. Но он не мог, не мог остановить свое тело, помешать ему отпустить Инхьенга.
Его тело встало. Его губы улыбнулись.
– Майор Дханнет, – произнес его голос. – На колени.
Дханнет опустился на колени прямо перед Джедао в пародии на обмен удовольствиями, который они однажды изведали.
– Дханнет, нет…
Он знал, что говорит только на арене разума, что только Куджен может слышать его. Но слова все равно вырвались.
Он не мог сказать, было ли уродливо раздутое торжество, трепетавшее внутри, его собственным или кудженовским.
– Неужели это так сильно отличается от того, что он делал для тебя в постели? – спросил Куджен голосом, который мог слышать только Джедао.
– Не трогай его, – сказал Джедао.
Мольбы не могли разжалобить Куджена, но он все равно попытался.
– Ты же знаешь, он никогда этого не хотел.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Джедао, хотя знал, что ответ причинит ему боль.
– Я запрограммировал его на верность тебе, – сказал Куджен. – Я подумал, что тебе может понадобиться друг. Или любовник, как оно и вышло. Но где-то в глубине души он помнит, кем был и что с ним сделали – и ненавидит тебя.
Дханнет все еще стоял на коленях, его глаза горели от страха и желания.
– Нет, – прошептал Джедао.
От рева «Ревенанта» могли бы погибнуть звезды. Заключенный в собственном теле, Джедао слышал его более отчетливо, чем когда-либо прежде, и еще слышал многое другое. Жужжание лун и планет на орбитах, литании звезд. Сплетение песен мотов и даже больше, чем мотов: других существ и целых экосистем, которые обитали в пространстве врат и пересекались с инвариантным пространством, где жили люди, только когда чудовищные механизмы – такие, как пороговый отделитель – приглашали их войти. Два отделителя все же уцелели после нападения Инессер: чудовища притаились возле них, выжидая.
Состоящая из мотыльков тень Куджена существовала одновременно в пространстве врат. И она была внутри него. Куджен был внутри него, проявляясь в пространстве снов Джедао. Он выглядел как человек, которым, вероятно, был когда-то при жизни. Там, где господствовали остовы звезд, он повернулся лицом к Джедао.
Сердце генерала разорвалось на части от того, насколько гекзарх был красив. Джедао предполагал, что Инхьенг принял прежний облик Куджена, но какова бы ни была причина, этих двух мужчин, хотя они и были необыкновенными, нельзя было спутать друг с другом. Куджен – настоящий Куджен – обладал телосложением танцора, вьющимися каштановыми волосами, обрамлявшими лицо с такими тонкими чертами, что оно казалось почти женским, и глазами цвета янтаря. Последнее было единственным сходством с Инхьенгом.
Перед глазами Джедао все раздваивалось. Уравнения, над которыми он когда-то ломал голову, проступили в четких матрицах из звездного огня. Люди превратились в мерцающие пылинки на гобелене лет. Джедао мог бы остаться здесь навсегда, зачарованный миром, каким его видел Куджен; он отдал бы все, чтобы разделить это с гекзархом, только вот…
Куджен в ярости вскочил, несмотря на пронзившие его серебряные копья.
– Как тебе это удалось? – спросил он, но Джедао знал, что лучше не отвечать. – Покорись мне, – продолжил гекзарх, – и я еще смогу тебе многое простить. Нет того, что нельзя было бы исправить. Твой предшественник тоже имел склонность к предательству. – Тем не менее он говорил торопливо; он должен был сознавать, как мало времени у него осталось.
– Пошел ты на хрен, – сказал Джедао на языке мотов, хотя и стремился к этому ви́дению, кристальной ясности ума, который был обширнее и древнее, чем его собственный.
Куджен услышал его.
– Это тоже можно устроить, – сказал гекзарх со сладкой злобой. – Если ты хочешь умолять об этом, если ты хочешь, чтобы тебе доставляло удовольствие умолять об этом – черт возьми, если ты хочешь, чтобы я умолял об этом, могу проявить гибкость. Нет ничего такого, чего бы я не видел, и ничего такого, чего бы я не делал.
Копья вспыхнули ярче, лицо Куджена исказилось.
«Все, что я должен делать, – это терпеть», – думал Джедао, сам в агонии. Была ли эта боль побочным эффектом или отголоском того, что чувствовал Куджен во время формационной атаки? Многообещающий знак, если так.
– Другого шанса у тебя не будет. Я могу дать тебе то, чего не может дать никто другой. Если ты откажешь мне, если позволишь умереть, будешь сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь…
Джедао услышал, как кто-то вскрикнул от ярости. Горло болело, как будто какое-то животное выцарапывало сквозь него путь наружу.
– Я твое орудие, Куджен, но это еще не все, что я есть!
(Он знал, что это ложь. По мере того, как оставшиеся годы будут засасывать его, словно зыбучие пески, он никогда не сделается кем-то большим, чем еще одна марионетка Куджена.)
