– Да? – подключился Бен Кук. – Ты много чего нам расскажешь. Много чего.
– Возможно. Но я не скажу вам, кто убил Барстоу, потому что не знаю. Если вы хотите поспрашивать, например, о дорогах…
– Уймитесь! – Дервин принял еще более суровый вид. – Гудвин, вы выдвинули вопиющее обвинение, и поразительнейшим способом. Я не буду притворяться, что у меня к вам множество вопросов, потому что мне явственно не на чем их обосновать. По какой причине и с какой целью ваш наниматель направил вас сюда сегодня?
Я вздохнул и принял важный вид:
– Я же сказал вам, мистер Дервин. Заключить пари.
– Да бросьте вы! Пошевелите хоть немного мозгами, если они у вас есть. Вы не отделаетесь этим. И черт побери, вы это знаете! Давайте же. Мы вас слушаем.
Бен Кук изрек:
– И не пытайся умничать. Ты будешь удивлен, как мы порой обращаемся с умниками.
Будь у меня желание, я смог бы, полагаю, затянуть спектакль на всю ночь, но время шло, да и они начинали меня доставать. И потому я разразился речью:
– Одну минуту, джентльмены. Вы, естественно, раздражены, и это очень плохо, но тут уж ничем не могу помочь. Допустим, я пошлю вас к черту, встану и уйду. Ну что вы сделаете? Да, господин начальник, я знаю, что до участка недалеко, но я туда не отправлюсь. Честно говоря, вы ведете себя как два тупых копа. Я удивлен, мистер Дервин. Ниро Вулф пытается приобщить вас к самому началу крупного расследования, а первое, что вы делаете, – это разбалтываете о нем Бену Куку, а затем принуждаете меня вывести вас обоих из игры и просто бросить на съедение волкам. Вы пальцем не тронете меня, не глупите. Ниро Вулф с удовольствием притянет вас к суду за незаконный арест. В полицейский участок я захожу исключительно затем, чтобы навестить друзей, и не пойду туда, если вы не предъявите мне ордер. Но подумайте, какой смех поднимется, когда о моей истории проведают репортеры, а потом появятся доказательства, что Барстоу был убит. По правде говоря, все это начинает меня немного раздражать, и я уже склоняюсь к мысли потребовать назад свой чек и распрощаться с вами. Уясните: я ничего вам не скажу. Понятно? А теперь либо отдавайте чек, либо сами говорите по делу.
Дервин сидел скрестив руки и смотрел на меня, даже не пытаясь открыть рот. Бен Кук произнес:
– Приехал, значит, на село поучить деревенщину уму-разуму. Сынок, я достаточно большой, чтобы оттащить тебя в участок, было бы желание. Больше ничего.
– Вы можете позволить себе разыгрывать беззаботность, – ответил я ему. – Дервин вручил вам хлопушку, которую, возможно, побоялся взорвать сам, и вы знаете это. – Я повернулся к Дервину. – Кому вы звонили в Нью-Йорк? В главное управление?
– Нет. Окружному прокурору.
– Вы застали его?
Дервин положил руки на подлокотники, откинулся на спинку кресла и беспомощно посмотрел на меня:
– Я говорил с Морли.
– С Диком Морли, – кивнул я. – И что он сказал вам?
– Он сказал, если Ниро Вулф предлагает пари на десять тысяч долларов на что бы то ни было, то он бы весьма оценил, если бы я поспорил с ним еще на одну тысячу, только он дал бы мне десять к одному.
Я был слишком раздражен, чтобы ухмыльнуться, и сказал:
– И все же вы приглашаете меня сюда лясы точить, вместо того чтобы хвататься за лопаты и раскапывать Агауокское кладбище. Повторяю: я ничего вам не скажу и Вулф вам ничего не скажет, но дело перед вами верное, бери не хочу. Следующее, что вы сделаете, – это вернете мне чек. И что потом?
Дервин вздохнул и прочистил глотку, однако ему пришлось прочистить ее еще раз.
– Гудвин, – начал он, – я буду честен перед вами. Мне это не по зубам. Это не для разглашения, Бен, но дело обстоит именно так. Мне это совершенно не по зубам. Боже мой, да вы знаете, что это означало бы? Эксгумация и вскрытие Питера Оливера Барстоу?
Я снова его прервал:
– Чушь! Можно найти десяток оправданий.
– Что ж, может быть, я не очень силен в оправданиях. Как бы то ни было, я знаком с семьей. Я не могу пойти на это. Я звонил Андерсону в Лейк-Плэсид и не застал его. Он перезвонит до шести часов, до семи уж точно. Он может выехать ночным поездом и завтра к утру будет уже здесь. Тогда он и решит.
– Значит, сегодня не получится, – подытожил я.
– Да. Исключено. Я не пойду на это.
– Ладно. – Я поднялся. – Пройдусь до угла и позвоню Вулфу – узнаю, станет ли он ждать так долго. Если он согласится, то двину на юг, подальше от деревенщины. Так что отдавайте чек.
Дервин достал его из кармана и протянул мне.
Я ухмыльнулся Бену Куку:
– Вас подбросить до участка, господин начальник?
– Подвези, сынок, подвези.
Глава 5
Тем вечером Вулф был сама доброта. Я вернулся домой как раз вовремя, чтобы пообедать с ним. Он слова не дал мне сказать об Уайт-Плейнсе, пока мы не вышли из-за стола. По правде говоря, мы вообще ни о чем не разговаривали, потому что он включил радио. Вулф неизменно повторял, что нынешняя эпоха идеальна для домоседа. Некогда такой человек мог удовлетворить свое любопытство по части минувших времен, читая Гиббона, Ранке, Тацита или Грина, но, если он хотел встретиться с современниками, ему приходилось выходить из дому. Сегодня же домоседу, которому прискучили Гальба или Вителлий, достаточно включить радио и вернуться в кресло. Одну программу – она называлась «Шутники» – Вулф пропускал редко. Даже не знаю почему. Он усаживался рядом с приемником, сцепив пальцы на животе, прикрыв глаза и скривив рот, словно держал что-то за щекой, готовый в любую минуту это выплюнуть. Я же в это время частенько отправлялся на прогулку, но когда обед начинался немного раньше и передача выпадала как раз на него, мне приходилось слушать ее. Да, у меня есть любимые передачи, но «Шутники» представляются мне просто верхом пошлости.
После обеда мой отчет в кабинете много времени не занял. Я ненавидел извиняться перед Вулфом, поскольку он всегда снисходительно относился к моим неудачам. Вулф считал само собой разумеющимся, что я сделал все возможное и сетовать следует только на препоны, создаваемые «окружением», как он это называл. И на этот раз он обошелся без замечаний и даже не казался особо заинтересованным моим отчетом, равно как и извинениями. Я пытался расшевелить его, пытался, например, выяснить, действительно ли у него была подобная дикая идея, что я могу вот так запросто подбить окружного прокурора на пари, но он оставался любезным и спокойным. Я поинтересовался у него, считает ли он возможным, что я, выбрав иную линию поведения, смог бы убедить Дервина произвести эксгумацию этим днем. Он ответил, что, скорее всего, нет.
– Рожденный ползать летать не может. – Вулф сидел за своим столом, изучая через лупу носик Cymbidium Alexanderi, стебель которой сломал Хорстман. – Ему бы толику воображения, самую малую, но, насколько я могу судить по твоему описанию, оно у него напрочь отсутствует. Прошу, не кори себя. Вполне возможно, это дело в конечном счете обернется одними убытками. Вот с Флетчером Андерсоном могло бы выгореть. Он человек богатый, амбициозный и отнюдь не дурак. Он бы, пожалуй, смекнул, что в его интересах без особого шума произвести эксгумацию. Если вскрытие покажет, что я ошибался, он выиграет десять тысяч долларов. Если прав буду я, то ему придется заплатить мне, но взамен он получит сенсационное дело. А еще он мог бы прийти к выводу, что, положив в карман его денежки, я посчитаю себя обязанным предоставлять ему информацию и в дальнейшем. Твои переговоры в Уайт-Плейнсе, по сути, были примитивным деловым предприятием – предложением взаимовыгодного обмена. Если бы только мистер Андерсон оказался на месте, вероятно, именно так он бы и посмотрел на дело. Но это вполне еще осуществимо и пока стоит определенных усилий. Однако, как мне кажется, собирается дождь.
