– Эй, ты!
Я остановился и обернулся. Ларри Барстоу наблюдал за нами с террасы. Я вежливо поинтересовался:
– Это вы ко мне обратились, сэр?
Корбетт двинулся в мою сторону, совершенно игнорировав мою уловку:
– Какого черта ты здесь делаешь?
Я скалился секунду-другую, а затем обратился к Ларри:
– Поскольку это ваш дом, мистер Барстоу, возможно, будет лучше, если вы объясните ему, какого черта я здесь делаю.
По выражению лица Ларри было очевидно, что он никогда бы не послал мне открытку к Рождеству, и все-таки я дождался бы ее скорее, чем Корбетт. Он бросил детективу:
– Мистер Гудвин был здесь по приглашению моей сестры, для консультации. Вероятно, появится у нас снова. Хотите заняться расследованием этого?
Корбетт хрюкнул и сверкнул на меня глазами:
– Может, хочешь прокатиться в Уайт-Плейнс?
– Нет, – покачал я головой. – Мне не понравился городок, он такой сонный, что даже пари не заключить. – Я двинулся дальше. – Счастливо, Корбетт. Не буду желать вам неудачи, потому что даже при удаче вы не многого добьетесь от могильной плиты.
Не утруждая себя ответом на угрозы и предупреждения, которые он щедро расточал за моей спиной, я подошел к поджидавшему меня «родстеру», сел в него и покатил прочь.
Глава 10
Сначала я отправился к Робертсонам, так как знал, что много времени на них не уйдет, достаточно одной встречи с ними. Миссис Робертсон и обе дочери оказались дома и ожидали меня после звонка Сары Барстоу. Они сообщили, что были у Барстоу вечером пятого июня, за день до похорон, явившись к ним задолго до восьми и уйдя лишь после двенадцати. Они уверили, что Ларри, Сара и миссис Барстоу присутствовали весь вечер. Я убедился, что они не перепутали дату, а потом попытал счастья с несколькими вопросами наугад о семье Барстоу, но быстро оставил это. Тем днем Робертсоны не были расположены обсуждать своих старых друзей с незнакомцем. Не ведая, насколько я проинформирован, они даже не проговорились бы, что миссис Барстоу отнюдь не пребывает в добром здравии.
В поместье Кимболлов я прибыл в начале шестого. Оно не было так облагорожено, как имение Барстоу, зато превосходило его по площади. Оказавшись на частной дороге, я проехал больше полумили. Угодья в основном лежали в низине, где через луга все еще бежали старинные каменные ограды и вилась пара ручьев. Слева виднелся лесок. Дом стоял на небольшом холме в окружении вечнозеленого парка с ухоженной, но не очень большой лужайкой и без всяких признаков цветов, которые были бы видны при подъеме. Дом, уступавший по размерам жилищу Барстоу, был совсем новым, обшитым досками и с высокой крутой шиферной крышей, в одном из тех стилей, которые я валил в одну кучу, называя стилем Елизаветы и Вильгельма.
За домом, у подножия холма, раскинулся огромный ровный луг. Толстяк в униформе дворецкого, вышедший из дома при моем появлении, отправил меня в том направлении по узкой гравийной дороге. Ничем не перегороженный луг был плоским, вычищенным и недавно выкошенным и идеально подходил для частного летного поля. Где-то посередине длины с краю располагалось приземистое бетонное здание с плоской крышей, и дорога вывела меня прямо к нему. Перед ним лежала широкая и длинная бетонная взлетно-посадочная полоса, на которой стояли два автомобиля.
Я обнаружил Мануэля Кимболла внутри, он мыл руки под краном. Бо́льшую часть внутреннего пространства занимал самолет – большая машина с черными крыльями и красным фюзеляжем, сидящая на хвосте. Внутри самолета возился какой-то мужчина в спецовке. Кругом было аккуратно и чисто, инструменты, канистры с маслом и прочие подручные материалы были расставлены по стальным полкам вдоль одной из стен. Рядом с раковиной даже оказалась вешалка с тремя-четырьмя чистыми полотенцами.
– Меня зовут Гудвин, – представился я.
– Да, я ждал вас, – кивнул Кимболл. – На сегодня я здесь закончил, мы могли бы перебраться в дом и устроиться поудобнее. – Он обратился к человеку в спецовке. – Скиннер, можешь оставить это до завтра, если хочешь, я все равно полечу только днем.
Он вытер руки, мы вышли наружу, расселись по машинам и двинулись назад к дому.
Мануэль Кимболл был, вне всяких сомнений, порядочен и вежлив, даже если и выглядел как иностранец и заставил меня понервничать за ланчем. Он провел меня в просторную комнату в передней части дома, усадил в большое удобное кожаное кресло и велел толстому дворецкому принести виски с содовой. Увидев, что я оглядываюсь по сторонам, хозяин сообщил, что дом по своему вкусу обставили он сам и его отец, поскольку женщин, с чьим желанием приходилось бы считаться, не было и они оба недолюбливают оформителей.
– Мисс Барстоу сказала, – кивнул я, – что ваша мать давно умерла.
Я произнес это ненароком, машинально, но я всегда смотрю на того, с кем беседую, и меня поразила перемена в его лице – оно буквально дернулось в конвульсии, по-другому это и назвать было нельзя. Судорога длилась всего долю секунды, но в этот миг он определенно испытывал боль. Я не знал, вызвана она упоминанием его матери или же внезапным физическим недомоганием. Как бы то ни было, развивать эту тему я не стал.
Он приступил к делу:
– Насколько я понимаю, вы расследуете смерть отца мисс Барстоу.
– Да. По ее просьбе в какой-то мере. Отца Ларри Барстоу тоже и мужа миссис Барстоу.
Он улыбнулся, и его черные глаза устремились на меня.
– Если это ваш первый вопрос, мистер Гудвин, то поставлен он ловко. Браво! Ответ – нет, у меня нет права определять покойного подобным образом. Не по праву, стало быть, но по собственному предпочтению. Я восхищаюсь мисс Барстоу… безмерно.
– Хорошо. И я тоже. Это был не вопрос, просто замечание. Что я действительно хочу спросить у вас, так это о произошедшем на площадке «ти» тем воскресеньем. Полагаю, вам уже доводилось рассказывать об этом.
– Да. Дважды детективу по имени Корбетт, кажется, и один раз мистеру Андерсону.
– Тогда вы знаете рассказ назубок. Не против пересказать еще раз?
Я откинулся на спинку кресла со стаканом виски в руке и выслушал его не прерывая. Пометок в блокноте не делал, потому как уже записал рассказ Ларри, а расхождения мог отметить позже. Мануэль Кимболл был точен и подробен. По окончании его повествования спрашивать было практически не о чем, однако один-два пункта меня не удовлетворили, в особенности тот, в котором у него выявились расхождения с Ларри. Мануэль поведал, что, когда Барстоу подумал, будто его ужалила оса, он уронил драйвер на землю, а мальчик-носильщик поднял клюшку. По словам же Ларри, его отец опирался о клюшку рукой, пока расстегивал рубашку, чтобы осмотреть ужаленное место. Мануэль заявил, что уверен в своей правоте, однако не настаивает на этом, раз Ларри помнит по-другому. Однако данное несоответствие как будто не представляло особой важности, поскольку, по заверениям обоих, драйвер потом убрали в сумку, и во всем остальном рассказ Мануэля совпадал с версией Ларри.
