– Продолжай, Арчи. – Однако глаза Вулф даже и не подумал открыть.
– Не могу, совсем уж тошно. Знаете что? Нас сделали. Этот герой отравленной иглы обставил нас. О да, еще несколько дней мы повозимся со слугами, попытаемся выведать, кто разместил объявление в газете о слесаре и все такое прочее, но нас сделали, и это так же верно, как и то, что вы наполнены пивом.
Он открыл глаза:
– Я собираюсь снизить норму до пяти кварт в день. Двенадцать бутылок. В бутылке меньше пинты. А теперь я отправляюсь в постель. – Он приступил к привычной процедуре подъема из кресла. – Кстати, Арчи, не мог бы ты выехать завтра с утра пораньше? Тогда ты добрался бы до «Грин медоу» еще до того, как мальчики-носильщики разойдутся со своими малышами. Это единственное подцепленное тобой жаргонное словечко, которое представляется мне весьма уместным. Быть может, тебе также удалось бы доставить сюда тех двух пареньков, что пока ходят в школу. Было бы весьма удобно, если бы все четверо оказались здесь в одиннадцать. Предупреди Фрица, что к ланчу будут гости. Что едят мальчики в этом возрасте?
– Они едят все.
– Пусть Фриц приготовит.
Убедившись, что он пока помещается в кабину лифта, я поднялся наверх, поставил будильник на шесть и завалился спать.
Утром, вновь мчась по шоссе на север, я отнюдь не пел от счастья. Я всегда радовался любому делу, однако совершенно не был склонен заходиться от восторга, когда подозревал, что вся моя деятельность того и гляди обернется увольнением никчемного работника. Убеждать меня, что Ниро Вулф – чудо, не требовалось. Вот только я знал, собирать у себя мальчишек все равно что палить наугад, и никаких надежд на них не возлагал. Собственно говоря, во мне крепло убеждение, что нас все-таки сделали. Если ничего лучшего в голову Вулфа не приходит…
Это оказался дорожный патруль. В столь раннее утро ведущая на север полоса Бронкс-Ривер-парквея была пустой, и я, сам того не заметив, набрал больше пятидесяти миль в час. И этот лихой казак на мотоцикле замахал мне. Я свернул на обочину и остановился. Он потребовал мои права, я вручил их ему, и он вытащил книжку с квитанциями на штраф.
Я предпринял попытку:
– Не отрицаю, что ехал слишком быстро. Но видите ли, какое дело… Хотя, возможно, вам это и неинтересно. Меня направили в контору Андерсона в Уайт-Плейнсе, к окружному прокурору, с информацией по делу Барстоу. Он очень ждет ее.
Фараон только приготовил карандаш:
– Есть значок?
Я вручил ему одну из своих визиток:
– Я частный детектив. Это мой шеф, Ниро Вулф, как раз и заварил всю кашу.
Он вернул мне визитку и права:
– Ладно, только не начинайте прыгать через ограды.
После этого происшествия я почувствовал себя лучше. Может, удача все-таки улыбнется нам.
В клубе я заполучил двоих мальчиков без каких-либо затруднений, но вот двоих других разыскивал больше часа. Они учились в разных школах. Одного не пришлось уговаривать смотаться на прогулку в Нью-Йорк, а вот второй, должно быть, метил в учительские любимчики или же претендовал на стипендию Родса. Поначалу я попробовал его высмеять, а когда это не сработало, стал разглагольствовать о правосудии и обязанностях законопослушного гражданина. Это его убедило, равно как и даму, заведовавшую школой. Поскольку меня пугала перспектива общения с ним, я посадил его вместе с другим мальчишкой на заднее откидное сиденье, а остальных двоих устроил рядом с собой. Затем я выбрался на шоссе и взял курс на юг, стараясь не превышать сорока миль в час, поскольку не ожидал от Андерсона ничего хорошего.
Мы прибыли без четверти одиннадцать. Я отвел мальчишек на кухню и накормил сэндвичами, поскольку ланч у нас подавался в час. Еще я хотел отвести их наверх и показать орхидеи, полагая, что лишние впечатления им не повредят, но времени уже не оставалось. Я записал их имена и адреса. Тут выяснилось, что у одного из них – бледного и худого мальчишки, носившего сумку Мануэля Кимболла, – физиономия чем-то испачкана, и я потащил его в ванную отмываться. К тому времени, когда появился Вулф, я уже чувствовал себя вожатым бойскаутов.
Я рассадил их на стульях в ряд перед ним. Он зашел с веткой цимбидиума в руке, поставил ее в вазу на своем столе, затем уселся в кресло и пробежал почту. Доброго утра он пожелал мальчикам, как только переступил порог, а теперь, удобно устроившись, внимательно осмотрел их одного за другим. Они смущались и ерзали.
– Прости, Арчи. Ты неудачно обставил сцену. – Он обратился к мальчику, сидевшему с краю, рыжему и голубоглазому: – Ваше имя, сэр?
– Уильям Э. Райли.
– Благодарю. Если вы передвинете ваш стул вон туда, ближе к стене… Намного лучше… А вас как зовут? – Выяснив их имена и рассадив на свое усмотрение, он приступил к делу. – Кто из вас выражал сомнение, что Питер Оливер Барстоу был убит иглой, выскочившей из рукоятки клюшки?.. Давайте же, я всего лишь пытаюсь познакомиться. Который?
– Это был я, – сказал толстяк Майк.
– Ага. Майкл Аллен. Майкл, вы молоды. Вы уже научились принимать на веру расхожие истины, но вам еще предстоит научиться не отрицать невероятного… Итак, мальчики, я расскажу вам одну историю. Пожалуйста, слушайте внимательно. Я хочу, чтобы вы ее поняли. История эта подлинная. Как-то в актовом зале проходило собрание сотни психологов. А психологов, чтобы вы знали, учат наблюдать. Без их ведома устроили так, что в зал вбежал и промчался по проходу человек, а за ним гнался второй, размахивая пистолетом. В другую дверь ввалился третий человек. Второй выстрелил в первого. Третий сбил второго с ног и отнял у него пистолет. А потом все они выбежали в разные двери. Когда все закончилось, поднялся один из психологов, успокоил публику и объявил, что произошедшее было заранее спланировано. И попросил своих коллег немедленно написать полный и подробный отчет об инциденте. Когда же отчеты изучили и сравнили, то ни один не оказался совершенно точным. Не было и двух совпадающих между собой. В одном отчете даже говорилось, что третий человек стрелял в первого. – Вулф замолчал и посмотрел на ребят. – Это все. Я не очень хороший рассказчик, но вы, надеюсь, уловили суть. Вы понимаете, что я имею в виду? – (Они закивали.) – Понимаете. Тогда я не буду оскорблять ваш интеллект объяснениями. Давайте же перейдем к нашей собственной истории. Мы будем сидеть здесь и обсуждать смерть Питера Оливера Барстоу, в особенности события на площадке «ти», которые и привели к ней. В час дня мы поедим, потом вернемся сюда и продолжим. Мы будем обсуждать весь день, много часов. Вы устанете, но голодными не останетесь. Если захочется спать, можете вздремнуть. Я изложил вам всю программу, чтобы вы знали, сколь скрупулезное и трудное дело нам предстоит. Мистер Гудвин выслушал две стереотипные истории. Полагаю, другие две практически идентичны им. Стереотип – это нечто устоявшееся, нечто не подлежащее пересмотру. Я вовсе не ожидаю от вас, мальчики, что вы измените свои истории о произошедшем на площадке «ти». Я прошу вас лишь о том, чтобы вы позабыли все ваши споры и обсуждения, все пересказы семьям и друзьям, все картины, отпечатанные в мозгу словами, и вернулись к самой сцене. Это жизненно важно. Я бы покинул свой дом и вместе с вами отправился бы к месту происшествия, если бы не опасался, что из-за различных помех все наши усилия могут пойти прахом. Мы должны с помощью воображения перенести сцену действия сюда. Вот мы и на месте, ребята, на площадке «ти»… Итак, мы на месте. Воскресный день. Ларри Барстоу договорился с двумя из вас, другие – с Кимболлами, несут их сумки. Вы в знакомой обстановке, такой же привычной, как и домашняя. Вы заняты своим обычным делом, которое выполняете почти механически. На плечи вам давят ремни сумок. Вам, Майкл Аллен, не надо говорить, что делать, когда вы видите мистера Барстоу, вашего малыша с прошлого сезона, который возле первой метки упражняется с мэши. Вы подходите к нему, берете его сумку, вручаете ему клюшку, быть может?
