Кимболл уставился на него:
– Именно это я и хочу, чтобы вы объяснили мне.
– Хорошо. Вы пришли, потому что озадачены. Это нежелательное состояние для человека в крайней опасности, в каковой вы и пребываете. На вашем лице я не вижу признаков ни тревоги, ни страха, одно лишь замешательство. И это поразительно, поскольку мне известно, что вам сообщил мистер Гудвин. А он проинформировал вас, что четвертого июня, двенадцать дней назад, Питер Оливер Барстоу был убит по чистой случайности и эта случайность спасла вам жизнь. Вы восприняли его слова, мягко говоря, с недоверием. Почему?
– Потому что это чушь! – Кимболл начал проявлять нетерпение. – Ерунда!
– Ранее вы назвали это вздором. Почему же?
– Да потому, что это вздор и есть. Если полицейские, сталкиваясь с чем-то, что выше их понимания, выдумывают какую-то байку, чтобы найти для себя оправдания, – это нормально. Я придерживаюсь взглядов, что каждый волен заниматься своим делом как хочет. Но пускай даже не мечтают, чтобы я вступил в это предприятие с ними на паях. Пусть оставят меня в покое. Я занятой человек. У меня есть дела поважнее. Вы ошибаетесь, мистер Вулф. Я приехал к вам не потому, что озадачен, и уж конечно не для того, чтобы позволить вам запугать меня. Я приехал потому, что полиция, несомненно, попытается втравить меня в историю, которая доставит мне кучу неприятностей и нежелательную известность. Ваш человек дал мне понять, что вы могли бы подсказать мне, как этого избежать. Если так – приступайте. Я заплачу. Если – нет, то так и скажите. Я поищу советчика получше.
– Что ж… – Вулф откинулся на спинку кресла и принялся изучать лицо брокера из-под прикрытых век, наконец он покачал головой. – Боюсь, избавить вас от неприятностей, мистер Кимболл, не в моих силах. При некоторой удаче я мог бы подсказать вам, как избежать смерти. Но даже это не наверняка.
– Никогда не надеялся избежать смерти.
– Оставьте ваши каламбуры. Естественно, я имею в виду насильственную смерть. Буду с вами честен, сэр. Если я не говорю вам «до свидания» и не отпускаю вас по делам, то вовсе не из убеждения, что вы хорохоритесь перед лицом смерти как последний дурак. Я далек от некоторых христианских побуждений, поскольку полагаю, что человека нельзя спасать против его воли. В данном случае мной руководит своекорыстие. Миссис Барстоу предложила вознаграждение в пятьдесят тысяч долларов тому, кто изобличит убийцу ее мужа. И я намерен изобличить его. Для этого мне нужно всего лишь выяснить, кто пытался убить вас четвертого июня и, благоразумно выждав какое-то время, вернется к своему замыслу, если ему не помешать. Ваша помощь упростит ситуацию для нас обоих. Ну а если вы откажетесь помочь, что ж… Весьма вероятно, что какая-нибудь оплошность убийцы или его невезение позволят мне после успешной второй попытки привлечь его к ответу за неудачную первую. Естественно, мне без разницы.
Кимболл покачал головой, однако не встал, а, наоборот, поудобнее устроился в кресле. И по-прежнему он не проявлял каких-либо признаков тревоги, просто выглядел заинтересованным.
– Вы хороший оратор, мистер Вулф. Не думаю, что вы будете полезны мне, поскольку, кажется, питаете слабость к байкам, как и полиция, но оратор вы хороший.
– Благодарю. Вам нравится, когда хорошо говорят?
– Мне нравится все хорошее, – кивнул Кимболл. – Хорошая речь, хорошая торговля, хорошие манеры, хорошая жизнь. Я вовсе не подразумеваю богатую жизнь, я имею в виду именно хорошую. Я сам мечтал о такой и склонен думать, что и все остальные также стремятся к этому. Понятно, не всем это удается, но, уверен, все хотя бы пытаются. Я размышлял об этом в машине, пока ехал сюда с вашим человеком. Я вовсе не говорю, что рассказанная им история не произвела на меня впечатления. Произвела, конечно же. Когда я сказал ему, что это вздор, то говорил серьезно, да и сейчас не шучу, но все-таки она заставила меня задуматься. А что, если кто-то пытался меня убить? Кто бы это мог быть?
Он умолк, и Вулф прошептал:
– Ну и кто бы это мог быть?
– Никто, – выразительно ответил Кимболл.
Я подумал, если и он окажется таким же милым, как Барстоу, что его и комар не осмелится укусить, то с меня довольно.
– Я как-то встречался с человеком, – заметил Вулф, – который убил двоих, поскольку его обошли в сделке с лошадьми.
– Хорошо, что он не занимался зерном, – рассмеялся Кимболл. – Если бы его способ сбивать цену был всеобщим, то меня убили бы не один раз, а миллион. Я хороший торговец, и это единственное, чем я горжусь. И я люблю пшеницу. А вы, конечно же, любите байки и достойных убийц. И это правильно, это ваш бизнес. Но я люблю пшеницу. Вы знаете, что в мире сейчас семьсот миллионов бушелей пшеницы? И я знаю, где в данную минуту находится каждый бушель. Каждый.
– Вам самому, вероятно, принадлежит сотня или около того.
– Нет, ни одного. Я пока вне игры. Вернусь к ней завтра или на следующей неделе. Но повторюсь, я хороший торговец. Я брал верх во множестве сделок, но никто не жалуется, потому что я соблюдаю правила. Об этом я и думал по дороге сюда. Мне неизвестны все подробности дела Барстоу, только то, что прочел в газетах. Насколько я понимаю, драйвера так и не нашли. А я и не верю, что он вообще когда-либо существовал. Но если вдруг его и отыщут, мне все же будет трудно поверить, хотя я и одалживал свою клюшку Барстоу на площадке «ти», будто кто-то предназначал его для меня. Я соблюдаю правила и всегда играл честно, и в бизнесе, и в личной жизни.
Он умолк, а Вулф прошептал:
– Вред бывает разным, мистер Кимболл. Действительным и воображаемым, материальным и духовным, ничтожным и смертельным…
– Я никому не причинял вреда.
– Вот как? Быть такого не может. Сущность святости – в искуплении. Если позволите, возьмем в качестве примера меня. Разве я никому не причинял вреда? Вот уж не знаю, с какой стати ваше присутствие должно подвигнуть меня на исповедь, но тем не менее. Забудьте об убийстве Барстоу, если для вас это вздор. Забудьте о полиции – мы найдем способ избавить вас от неприятностей, которые она может доставить. Я бы с удовольствием продолжил беседу с вами, если только неотложные дела не требуют вашего участия. Я не хотел бы отвлекать вас от чего-то срочного.
– Не отвлечете. – Вид у Кимболла был довольный. – Появится что-нибудь срочное, я этим займусь. Контора справлялась без меня целую неделю, справится и еще час-другой.
Вулф одобрительно кивнул:
– Может, пива?
– Нет, спасибо, я не пью.
– Н-да… – Вулф нажал кнопку. – Вы удивительный человек, сэр. Вы научились воздерживаться, и при этом вы хороший бизнесмен и философ… Один стакан, Фриц… Однако мы говорили о причинении вреда, и я замахнулся на исповедь. Так причинял ли я кому-нибудь вред? Вопрос, конечно же, риторический. Не стану строить из себя негодяя, и мне знакомы романтические угрызения совести. Но даже так, со всеми допущениями, мне трудно понять, почему я до сих пор жив. Менее года назад человек, сидевший в том же самом кресле, что и вы сейчас, пообещал меня убить при первой же возможности. Из чисто корыстных побуждений я выбил из-под него все основы его существования. Не далее как в двадцати кварталах отсюда живет женщина, весьма умная, чей аппетит и настроение значительно улучшит известие о моей смерти. Подобные примеры я мог бы перечислять практически до бесконечности. Но есть и другие, признаться в которых сложнее и которые невозможно оправдать… Спасибо, Фриц.
