Анна заговорила. Она отвечала на вопросы Вулфа не то чтобы бойко, но вполне охотно. Он выяснил все подробности и велел мне их записать. Она действительно видела драйвер. На протяжении многих дней Карло Маффеи запрещал ей заходить в свою комнату, когда работал, и запирал шкаф. Но однажды во время его отсутствия дверца шкафа неожиданно поддалась, когда Анна попробовала ее открыть. Впрочем, ее любопытному взгляду не открылось ничего необычного, за исключением клюшки для гольфа, явно недоделанной. Маффеи, обнаружив по возвращении, что клюшку явно кто-то трогал, встревожился и пригрозил отрезать ей язык, если она кому-нибудь заикнется о драйвере. Вот и все, что ей было известно.
Конверт она получила пятого июня, в день исчезновения Маффеи. Около семи часов, сразу же после того разговора по телефону, она зачем-то поднялась наверх, и он зазвал ее к себе в комнату и вручил этот конверт. Попросил подержать бумаги у себя до утра, а если он вдруг не вернется и от него не будет никаких вестей, то передать конверт его сестре.
Стоило Анне сказать это, как Мария Маффеи так и взвилась. Она вскочила и бросилась к девушке. Я кинулся за ней, но голос Вулфа, словно удар бича, опередил меня:
– Мисс Маффеи! – Он ткнул в нее пальцем. – В свое кресло! Сядьте, будьте добры! Благодарю. Ваш брат мертв. Приберегите свою ярость. Повыдергав волосы у мисс Фиоре, вы, полагаю, поинтересовались бы, почему она не отдала вам конверт. Мне представляется это очевидным. Вероятно, я смогу дать объяснение, избавив ее от неловкости. Не знаю, велел ли ей ваш брат не заглядывать в конверт. Как бы то ни было, она заглянула. И увидела там банкноту в десять долларов. Эта купюра оказалась у нее в руках… Мисс Фиоре, до того как Карло Маффеи передал вам этот конверт, какой самой крупной суммой вы когда-либо располагали?
– Не знаю, – ответила Анна.
Тогда я спросил ее:
– У тебя когда-нибудь раньше было десять долларов?
– Нет, мистер Арчи.
– Пять долларов?
Она покачала головой:
– Миссис Риччи платит мне доллар в неделю.
– Чудесно. И ты покупаешь себе обувь и одежду?
– Ну конечно покупаю.
Я только и всплеснул руками. Вулф подытожил:
– Мисс Маффеи, вас или меня точно так же можно искусить царством
[18], вот только его границы не будут столь скромными. Она, возможно, боролась с искушением и к следующему восходу солнца, быть может, победила бы его и отдала вам конверт в целости и сохранности, но утренняя почта доставила ей другой конверт, и в нем было уже не просто царство, а целый восхитительный мир. Она проиграла, хотя, возможно, где-то это считается победой. Откуда нам знать? Как бы то ни было, ее борьба завершилась… А теперь, мисс Маффеи, сделайте следующее и не допустите ошибки: возьмите мисс Фиоре с собой и держите ее у себя. Водитель ждет вас на улице. Своему нанимателю скажите, что вас навестила племянница. Или придумайте что угодно, но оберегайте мисс Фиоре, пока я не скажу вам, что опасность миновала. И ни при каких обстоятельствах не позволяйте ей выходить на улицу… Мисс Фиоре, вы слышите?
– Я сделаю все, как скажет мистер Арчи.
– Хорошо. Арчи, поедешь с ними и объяснишь условия. Это всего лишь на день или около того.
Я кивнул и отправился наверх, снять халат до следующего года и что-нибудь надеть.
Глава 17
Когда я проводил Анну и Марию Маффеи до апартаментов на Парк-авеню, где мисс Маффеи работала экономкой, и вернулся домой, в кабинете свет уже не горел, Вулф ушел к себе, оставив для меня записку:
Арчи, узнай у мисс Барстоу, зачем надо было уродовать валюту Соединенных Штатов. Н. В.
Чего-то подобного я и ожидал. Я отправился к себе наверх, но из уважения к Мануэлю Кимболлу заглянул в конец коридора посмотреть, нет ли полоски света под дверью Вулфа. Полоски не было. Я окликнул его:
– Вы уже легли?
– Черт побери, не изводи меня! – донесся голос Вулфа.
– Да, сэр. Рубильник включен?
– Включен.
Я пошел в свою комнату и лег в постель, о чем мечтал уже давно: перевалило за второй час ночи.
С утра моросило, но меня это совершенно не беспокоило. Я позавтракал и велел Фрицу держать дверь на засове, пока меня не будет, а затем, в легком плаще и прорезиненной шляпе, посвистывая, отправился в гараж. Одним из поводов для радости послужила статья в утренней газете, в которой говорилось, что власти Уайт-Плейнса склоняются к версии, что смерть Питера Оливера Барстоу была вызвана случайным укусом змеи и что различные прочие обстоятельства трагедии, не связанные с данной версией, могут объясняться лишь совпадением. Было бы здорово позвонить Гарри Фостеру в «Газетт» и дать ему знать, что он, ничем не рискуя, может понатыкать булавок в кресло Андерсона, чтобы сбить с того спесь. Но от этого замысла пришлось отказаться, поскольку я не знал планов Вулфа. Другим поводом для радости было содержимое конверта, который Анна Фиоре все это время носила пришпиленным к чему-то под одеждой. Я буквально кусал себе локти, когда думал о том, что конвертик наверняка был при ней и в тот день, когда мы с Марией Маффеи заезжали на Салливан-стрит. Положительно, я лишился нюха, если не учуял его тогда. Но возможно, оно и к лучшему. Если бы Анна отдала его Марии Маффеи, кто знает, что бы тогда произошло?
Я позвонил Барстоу из города, и, когда прибыл туда около половины десятого, Сара Барстоу уже ожидала меня. За четыре дня, прошедшие с нашей последней встречи, в ее цветовой гамме определенно произошли изменения. Щечки так и хочется ущипнуть, плечи расправились, и вся понурость исчезла. Когда она вошла, я встал со своего места в солярии, который в тот день можно было назвать акварием. Мисс Барстоу пожала мне руку. Потом сообщила, что ее мать снова в порядке и на этот раз доктор Брэдфорд надеется на окончательное выздоровление. А после она спросила, не подать ли мне стакан молока!
– Пожалуй, нет, – хмыкнул я. – Благодарю. Как я сказал по телефону, мисс Барстоу, на сей раз мой визит носит деловой характер. Вот прошлый – помните? – был дружеским. А этот – деловой. – Я достал из кармана конверт, извлек из него десятку и протянул ей. – Ниро Вулф сформулировал вопрос так: зачем вам надо было уродовать валюту Соединенных Штатов?
Секунду она смотрела на купюру озадаченно, затем улыбнулась, а потом на ее лицо легла тень – тень ее мертвого отца.
– Где же вы… где вы это взяли?
– Да так, барахольщик подкинул. Но как здесь оказались ваши имена? Вы сами расписывались?
– Да, мы все расписались, – кивнула она. – Кажется, я рассказывала вам – ведь рассказывала? – что однажды прошлым летом Ларри и Мануэль Кимболл играли партию в теннис, а мы с отцом исполняли роли арбитра и судьи на линии. Они поспорили, и Ларри проиграл мистеру Кимболлу десять долларов. А тот захотел, чтобы мы расписались на купюре на память. Мы сидели… на боковой террасе…
