Он предоставит еще много чего, что я должен проглотить. Но «терпение, разум и время делают узкие дыры широкими».
Я теперь чаще взбираюсь на благородного коня своего благодушия; сижу вечерами у Тимма в комнате, мы смотрим телевизор; беседы редки. Просто фильм.
В эпизоде мальчик объясняет своему отцу, что он собирается делать. Отец на это: «Что хочешь ты, буду потом решать Я».
Тимм смеется: «Вот так всегда».
Во время растопки печи мысль: что, если в доме возникнет пожар? Отвечаю себе: не вынимай руки из карманов, следи.
Я беру в руки комочек снега и наблюдаю, как он плавится. Мне любопытно, как ребенку: испытывают ли снежинки боль, когда тают?
Мой сын в кресле смущенный и подавленный. Он стал причиной аварии. На одолженном Trabant он в густом тумане на повороте загремел в машину председателя. Оба человека – какое счастье! – невредимы. Машина руководителя сильно помята, Trabant разбит вдребезги. Я несу на мансарду чай, к нему кладу сигареты, сажусь. На лице парня читаю вопрос: где достать деньги на ремонт взятой на время машины? Я утешаю его: «Давай порадуемся тому, что ты сидишь в своей каморке целый и невредимый».
На конференции иллюстрированных книг в пансионате в Б. я в очередной раз замечаю, как пишутся доклады, в этом случае – годовой отчет издательства. Процедура обычная: сначала масштабное самовосхваление, потом всплеск критики, после чего патетически-оптимистическая перспектива, при которой уместна относительная сдержанность. Более десяти процентов запланированных экземпляров появятся только в следующем году, потому что типографии перегружены экспортными заказами – зарубежные заказы в приоритете – и потому еще, что временно не хватает соответствующей бумаги.
К державшей речь: она перед выступлением корректировала не рукопись, а макияж. То, что она сказала, сродни студню: мало мяса, много хрящей, очень много желатина.
«Боль – это лай сторожевого пса здоровья» – гласит древнегреческая врачебная мудрость. Мой пес снова лает очень громко и надрывно, из тазобедренных и плечевых суставов.
Животные. Какую роль они играли в жизни моего сына на самом деле? Когда ему было шесть, мне пришлось организовать ему аквариум. Позже у него дважды был золотистый хомячок. Как и многие дети новостроек, он чувствовал потребность в ком-то живом, нуждающемся в любви. Как-то после соревнований по плаванию он вернулся с белой мышью. Он отпустил ее в гостиничном номере на несколько ночей. Пожаловалась напуганная женщина-уборщица. Потом дома он позволил грызуну бегать в моей спальне, пока кот не прихлопнул его.
Сегодня ребенок снова преподносит мне сюрприз-животное: крысу. С загадочным видом мальчик тянет меня к лестничной площадке, где находится кормушка для котят. Рядом с плошкой молока перевернутый зольник. Тимм слегка приподнимает его. Молодой пасюк выскальзывает наружу, делает небольшой круг и сразу же принимается за ломтик хлеба.
Тимм ухмыляется так, будто он обнаружил чудо света. Я спрашиваю: «И что с этим делать?»
«Пусть она ест вместе с кошками».
«С кошками? Они загрызут ее до смерти».
«Как бы не так, они уживутся вместе».
«А где ты ее взял?»
«В нашей мастерской».
Невыносимо! Этот парень тащит в дом крыс. А я радовался, что до сих пор у меня их не было. Я пытаюсь привести себя в состояние шаловливости моего сына, хотя по сей день боюсь крыс. В детстве меня укусила одна. Когда в усадьбе расчищали овчарню, мы, деревенские мальчишки, приходили туда с вилами, дубинками и били, кололи, ловили. За каждое убитое животное управляющий усадьбой платил двадцать пфеннигов. Как-то раз я преследовал крысу по стволу липы, которая росла перед овчарней. Не желая знать, что будет дальше, зверь прыгнул и укусил меня в шею.
Молодая крыса грызет и жует. Рядом с ней кошка лакомится молоком. Я едва ли не умиляюсь этой картиной.
Ссора с Г.: «Парень такой ненормальный потому, что мы слишком мало заботились о нем».
«Как заботиться, если он годами, с раннего утра до позднего вечера, семь дней в неделю находился в бассейне?»
«Нам надо было чаще ездить с ним».
Ущерб за автомобиль в целом составил более двух тысяч марок.
Снова и снова лозунги: защищенность, защищенный, безопасность, безопасный… Слова, спетые за теплой печкой. Где не происходит ничего бурного, переломного, революционного. Слова, усыпляющие в моменты, требующие активности, вмешательства. Успех требует беспокойства, незащищенности.
Декабрь
Полдень пятницы. Тимм входит в дом. С раздраженным лицом он исчезает на своей мансарде, естественно, предчувствуя мое подозрение и избегая смотреть мне в лицо. Часом позже, как и ожидалось: «Ты можешь отвезти меня на вокзал?» Он хочет к М. в Р.
Перед домом ледяной ветер приводит в движение снег. Был бы жесткий сердцем – не поехал бы. Может, на самом деле у него боли в животе? Моя навязчивая идея, желание загладить то, что было упущено раньше.
Вернувшись с вокзала, трижды обхожу вокруг тополя, ругаю свою податливость и, пытаясь утешить себя, смотрю на звездное небо и думаю о той бабушке из Теберды на Кавказе, о девятнадцати внуках и детях, которые все живут под одной крышей, и удивляюсь тому, как, должно быть, прекрасно они друг с другом ладят. И я утешаю себя мудростью Карла Густава Йохманна
[19]: «Принуждение является настолько скверным началом, что в нем может процветать только худшее».
ВОСПОМИНАНИЯ
Морозная зимняя ночь. Ветер завывает вокруг дома, пробуждаясь, я лежу под своим тяжелым, теплым одеялом из гусиного пуха. Мать склоняется надо мной, поглаживает своей рукой мой лоб: «Уже половина четвертого». Я закрываю уши; сейчас снова скажет: надо вставать, сегодня твоя очередь… Как я ненавижу эту фразу. Она означает: встать, умыться в холодной кухне, одеться, вытащить велосипед из сарая, почти четыре километра крутить педали по проселочной дороге до железнодорожной станции, при встрече с почтальоном забрать у него пачку газет, вернуться в соседнюю деревню, от дома к дому распихать газеты по почтовым ящикам, а к семи на въезде в деревню встретиться с матерью, схватить портфель с книгами и пойти в школу.
Сегодня твоя очередь… каждый в семье сталкивался с этим; газеты следовало разносить ежедневно, даже по воскресеньям. Завывает ветер. Дребезжат оконные ставни, мама тихо ворчит: «Ну, давай же!» Я извиваюсь, как червяк, натягиваю одеяло на голову, слышу, как мама шепчет скорее себе, чем мне: «Ах, мальчик, если бы мы не нуждались, то не стали бы этим заниматься». В слабом мерцании лампы я вижу, как мама вытирает слезы из уголков глаз. Потом она берет мою голову обеими руками, тычется носом в мой лоб и говорит: «Спи! Я сама поеду! Съездишь за меня в воскресенье».
