«К чему такие хлопоты из-за куска веревки?»
Теперь я задаюсь вопросом: я формалист? Или мне стоит сохранять терпение из-за каждого пустяка?
Этим утром девятнадцать градусов ниже нуля. Среднегодовая температура этой местности зимой составляет полтора градуса ниже температуры замерзания. Зима выполнит свой план.
Дочь нашего друга В., стройная, русая девушка ожидает, когда Тимм вернется с работы. Остается на ночь.
Я спрашиваю Тимма: «С М. конец?»
Ответ: «Надо же познакомиться и с другими девушками».
Я возражаю одним, естественно, опять же поучительным, изречением моей матери: «Река, которая разделяется, становится ручьем».
Мы таскаем сухие дрова из помещения в хлев. Удобная возможность вновь направить разговор на дочь лесничего: «Одновременно две девушки – так должно быть?»
На что мой сын предоставляет два блестящих варианта ответа. Сначала анекдот, который он якобы от кого-то слышал: духовный отец порицал Генриха IV за его многочисленные любовные связи, тогда король приказал подавать на стол духовника одних куропаток, так что тот в конце концов стал жаловаться; на что Генрих ему возразил: «Я только хотел подчеркнуть очевидную необходимость разнообразия».
Второй ответ: «У тебя, говорят, иногда даже было три бок о бок».
На это я могу только молча вспомнить пословицу: «Ни один учитель не может научить тому, чего не испытал сам».
Вчера, когда Тимм сидел под лампой и рисовал маслом по фанере выдуманный пейзаж, он услышал органную музыку Баха. Я сегодня же поехал и купил пластинку с органными произведениями. С радостью ставлю ее на проигрыватель моего сына.
«Мне достаточно одной».
Как будто он имел намерение оскорбить меня, проигнорировать, унизить. Но при более подробном рассмотрении кое-чего из его поведения я должен признать – я назойливый.
Копаясь в старых папках, я нахожу стихи Тимма, написанные им в девять лет:
Щелкунчик.
Он легко щелкает любой орех,
Даже тот, который этого не желает.
Даются уроки рисования. Почему не уроки поэзии тоже?
Какая прелестная манера одиннадцатилетнего ребенка в четырех строках:
Стоит старое дерево.
В нем дупло.
В дупле живет дятел.
А мне – все равно.
Результаты, которые следует учитывать при составлении учебного плана. Когда я листаю учебные программы для занятий по литературе, у меня складывается впечатление, что литература – это не что иное, как учебное пособие. У Бехера
[21] в «Германия – моя печаль» говорится: «Ученики постигают глубоко испытываемую любовь поэта к родине».
У Брехта
[22] в «Песне мира»: «Ученик осознает приверженность поэта к миру…»
У Вайнерта
[23] в «Немецкой матери»: «Ученики должны осознавать, что борьба против фашизма…» У Безелера в «Койцхенкуле»: «…должно быть понято учениками осознанно…» Снова и снова, ученики должны понимать, знать, изучать, постигать, осознавать. Там что-то остается для наслаждения?
За домом на холмах шумит вереница загонщиков и охотников. Несколько зайцев, переживших лето, должны быть убиты. Иногда раздается выстрел; заяц, прикинувшись мертвым, заваливается; когда снег разлетается – животное убегает. Я посылаю ему вслед улыбку, дружеский кивок головой.
В живой изгороди терновника – чудо. На колючих ветвях, словно вращаемые бесчисленными солнечными пальцами, рядами выстроены голубые шарики терна. Мороз посеребрил их перламутром. Черные дрозды и рябинники измельчают заледеневшие ягоды, сладкие и сейчас желанные даже для ценителей, находящихся среди нас, которые заполняют ими баллоны для брожения для созревания изысканного вина.
Старый К.: «У вас хороший мальчик, скорее парень; рукоятка для косы славная; он даже вернул мне деньги».
«Почему М. должна отказаться от получения профессионального образования?»
«Чтобы мы могли быть вместе».
«Разве выходных не достаточно?»
«Это бесконечное туда-сюда».
«Но хорошо бы иметь среднее образование; ведь не так-то просто отказаться от начатой учебы».
«Зачем быть воспитателем детского сада? Здесь она тоже найдет себе работу».
«Она-то хочет?»
«Должна хотеть».
Что может знать тот, кто не пробовал? Но здесь снова начинается опыт безответственности, о последствиях которого я не осмелюсь думать. «Она должна хотеть!» – это подчинение личности. Это действие против всякого разума. Сколько молодых людей напрасно подают заявления в вузы и техникумы, потому что количество мест для студентов ограничено. От ужаса хочется закричать. Я оставляю его. Криком огонь не потушишь.
ВОСПОМИНАНИЯ
Конец сорок пятого года. В нашем доме появляется лидер деревенского молодежного движения антифашистов. Жестикулируя, он говорит с нами. Весной в университете в Галле должно открыться «подготовительное отделение» с обучением; ускоренное обучение – полтора года, три семестра; молодые люди должны подготовиться к экзамену на аттестат зрелости, после чего начать учебу.
Молодежный лидер: «Мы хотим, чтобы дети рабочих и крестьян учились».
Мой вопрос: «Что такое университет?»
Отец: «Зачем учиться? Пусть мальчик добросовестно работает и зарабатывает свои деньги».
Мать: «Может быть, ему все же следует пойти учиться, может быть, он станет учителем, это ведь отличная профессия».
Дебаты затянулись почти до полуночи. Теперь я знаю, что такое университет. Отец молча размышляет, правильно ли было позволить себя уговорить. Мать на это мирно улыбается, потому что она своего добилась. Молодежный лидер засовывает в карман подписанный опросный лист. «Справился! Надо было набрать троих. Без этого я не мог показаться на глаза секретарю партии».
ВОСПОМИНАНИЯ
Первый зачет после четырех семестров химии и биологии. Мы – группа из трех экзаменующихся: дочь врача, дочь химика и я. Место действия: рабочий кабинет в квартире нашего ботаника, немного тучного, седовласого профессора. Я взволнован до кончиков волос. Первое испытание в моей жизни. Я тереблю свои пальцы. Дыхание учащается. Я слышу, как бьется мое сердце. Первым делом профессор обращается к дочерям академиков. Заигрывает с ними. Они могут выбирать вопросы, могут даже давать себе оценки. Ну и старик Гантер, думаю я и подмечаю: этот экзамен должен был уже закончиться. Девушки бесцеремонно позволили записать себе пятерки. Теперь моя очередь.
