К своим сотрудникам он относился по-отечески – в те времена отцу полагалась доброта и строгость, но не слишком много нежности. Пинкус им улыбался, но не обнимал и по плечу не похлопывал. Никто никогда не видел его на работе без пиджака и галстука (часто разных цветов). Новые знакомые и молодые сотрудники при нем часто робели. «У него был вид человека, – говорил Оскар Хетчер, работавший с Пинкусом в фонде, – освободившегося от мелких житейских вопросов и ставшего несокрушимым». Жена Чжана Изабель отмечала, что Пинкус одновременно излучал обаяние и внушал робость. «Я его очень боялась, – вспоминала она. – Он как будто видел тебя насквозь. Соврать ему не решался никто». На семинарах Пинкус привычно садился в первый ряд, и казалось, что во время выступлений он дремлет. Но почти всегда сразу после доклада он выпрямлялся и поднимал руку, чтобы задать вопрос, который больше никому в голову не пришел. Он спрашивал не потому, что хотел порисоваться или смутить докладчика: его действительно интересовал ответ. Этими вопросами к докладчику он так прославился, что один (по крайней мере один) биолог говорил, что ему кошмары снились перед выступлением, где должен был присутствовать Пинкус. «Мне снилось, будто Пинкус… сидит в первом ряду, теребя пальцами усы, и вслушивается в каждое слово, молчаливо требуя, чтобы выступление было безупречным», – вспоминал его коллега Шелдон Сигал.
Несмотря на изгнание из Гарварда, у Пинкуса создалась среди коллег репутация лидера. Он был не только талантливым ученым, но и одаренным организатором. Лаврентийская эндокринологическая конференция постепенно стала самой крупной и влиятельной в мире, и в результате Пинкус, без университетской или корпоративной поддержки, без основополагающих открытий, которые мог бы назвать своими, стал в научном сообществе влиятельным игроком. Его мнение имело вес в подборе участников конференции, в приглашении докладчиков и при отборе работ для публикации в ежегодном выпуске докладов. В начале каждой конференции Пинкус с женой устраивали коктейльную вечеринку, приглашая туда человек пятьдесят из сотен собравшихся. «Приехавшему на Лаврентийскую эндокринологическую конференцию, – вспоминал биохимик Сеймур Либерман, – следовало преклонить колено перед двоими. Один был Гуди, вторым – его жена… Она была чертовски самоуверенна и умела держать Пинкуса в узде». Если ты удостоился такого приглашения, значит, тебя на конференции действительно приняли.
У Пинкуса была своя отдельная причина вызваться в организаторы конференции: каждый год он, читая заявки предполагаемых докладчиков, одним из первых узнавал о новых важных научных результатах.
Либерман поражался макиавеллистской тактике Пинкуса и задавался вопросом, не развился ли его агрессивный стиль из-за дурного отношения, встреченного в Гарварде? «По отношению к Пинкусу люди делились на две группы, – говорил он. – Те, кто его не любили и почтительно побаивались, и те, кто его почтительно побаивались. Вторых было большинство, и они обращались с ним как с императором».
Глава восьмая
Светская львица и секс-маньяк
Осенью тысяча девятьсот пятидесятого года, незадолго до знакомства с Грегори Пинкусом, Маргарет Сэнгер получила письмо от семидесятипятилетней женщины по имени Катарина Декстер Мак-Кормик:
Я хочу знать: а) где, по Вашему мнению, сегодня имеется наибольшая нужда в деньгах Национального движения контроля рождаемости и б) каковы в данный момент перспективы дальнейших исследований, проводимых движением? Я имею в виду исследования по методам контрацепции.
Искренне Ваша,
Катарина Декстер Мак-Кормик
(Миссис Стэнли)
Для Сэнгер и Пинкуса письмо это пришлось как нельзя более кстати. Катарина Декстер Мак-Кормик была одной из богатейших женщин в мире, и после долгих лет личной борьбы и трагедий она наконец получила возможность тратить свое богатство.
Она была женой Стэнли Мак-Кормика и недавно овдовела. На свадебной фотографии, снятой в тысяча девятьсот четвертом году, они стоят рука об руку в шато Катарины в округе Пранжен недалеко от Женевы. В каменном замке с башенкой имелось двадцать комнат, он был окружен регулярными парками, и от него до самого побережья озера пролег величественный луг. Никто не знал в точности, сколько замку лет, но какие-то постройки существовали в эпоху крестовых походов. Здесь жил какое-то время Вольтер, позже сюда заезжал и Жозеф Бонапарт, брат Наполеона.
Ко времени свадьбы яростной и прекрасной Катарине исполнилось двадцать девять, она была лидером женского движения и одной из первых женщин, закончивших Массачусетский технологический институт (МТИ) со степенью по естественным наукам. У нее были запоминающиеся глаза и такой нежный голос, что мужчины просто не слышали (или предпочитали не слышать) ее поджигательские речи. Отложив свой план поступить в медицинскую школу, она вышла замуж за Стэнли – младшего сына Сайруса Мак-Кормика, изобретателя и фабриканта жатвенных машин, одного из богатейших людей в мире. Они были парой года – светская львица и миллионер. Стэнли казался идеальным женихом: высокий, широкоплечий, спортивный, выпускник Принстона. На свадебном фото он во фраке, с белым галстуком, левой рукой сжимает цилиндр. Левую ногу он слегка приподнял, будто пошатнулся, ошеломленный, не совсем понимая, что связывает его с красавицей, держащей его под руку. В то время он и впрямь пошатнулся – не физически, а психически. Он слышал голоса. Видел разное. Все труднее становилось сдерживать порыв причинять женщинам боль. Всю жизнь его давила властная мать, сейчас такая же сильная женщина становилась его женой, и за отраженной на фото благостной витриной счастливого лица грозно нарастал страшный, катастрофический ураган эмоций.
Вскоре после свадьбы, в очень многих отношениях похожей на свадьбу двух королевских домов, волшебная сказка сменилась фильмом ужасов. Может быть, Катарину привлекла робость Стэнли и его готовность уступать ее требованиям, но она и представить себе не могла, как глубоко он был не в себе и что может повлечь жизнь с этим человеком. Она начала потихоньку понимать это с началом медового месяца: он не лег в постель и бодрствовал всю ночь, одержимо царапая что-то в тетради и отказываясь рассказать, что же он пишет. Одна из страниц, испещренных его каракулями, оказалась завещанием, в котором он отписывал все свое обширное состояние жене, а не матери.
Вырваться из когтей родной матери – для Стэнли это был прорыв, но внутренняя борьба с самим собой оказалась для него непосильной. Его ум пошатнулся. После свадьбы прошло десять месяцев, а фактически брак еще не был осуществлен, и поведение Стэнли становилось все причудливей. Катарина думала, что, осев в браке подальше от матери, он почувствует себя лучше, но чем больше она говорила о желании секса, о желании иметь детей, тем больше нервничал Стэнли. В конце концов у него диагностировали шизофрению.
В то время людей с тяжелыми ментальными расстройствами помещали в психиатрические стационары, откуда они уже не выходили до смерти, но у Катарины Мак-Кормик было намерение поступить иначе и деньги на осуществление этого. Она наняла лучших на свете врачей, а научное образование позволило ей возглавить команду исследователей в поисках методов лечения. Она перевезла мужа в Райвен-Рок, поместье семьи Мак-Кормик в миссионерском стиле размером в тридцать четыре акра в Санта-Барбаре в Калифорнии. В Райвен-Роке были каменные мосты, колокольня, поле для гольфа на девять лунок и тяжелые навесные замки на дверях и воротах.
