Глава десятая
Эффект отскока
Долгие годы Грегори Пинкус искал проект, в котором он мог бы утвердить свое величие, но идеи приходили и уходили, словно любовные интрижки, начинаясь увлечением и заканчиваясь досадой. Вся его карьера была цепью крушений, и после каждого он поднимался и начинал все заново. Так что теперь он хорошо понимал: поиски орального контрацептива связаны с огромным риком. Таблетка может не дать результата, у нее могут обнаружиться серьезные побочные эффекты, пресса снова поднимет его на смех и сделает парией.
Однако, несмотря на все опасности, проект был для Пинкуса идеален. Связан он был с областью науки, которую Пинус знал лучше всего: с размножением млекопитающих. Здесь нужен был ученый, мыслящий агрессивно. Требовались не только научные знания, но и дух предприимчивости, который Пинкусу пришлось у себя развить после ухода из Гарварда. Но лучше всего проект подходил Пинкусу вот почему: ему нечего было терять. Участие в таком сомнительном деле вряд ли могло испортить ему репутацию сильнее, чем она уже была испорчена. Как сказал один из его коллег: «Он не боится ходить по краю, потому что давно ушел за край».
Годы разочарований научили Пинкуса, что успех эксперимента не всегда определяет наука: часто за это ответственны бесчисленные околонаучные силы, из которых на одни он как-то может повлиять, а на другие – нет. Для проекта по созданию таблетки был нужен не столько биолог, сколько администратор – который соберет команду для выполнения всей научной работы, установит связи с производителями, необходимые для поставки реактивов, а потом, в случае успеха, распространит новость так, чтобы общественность могла это изобретение признать. Останься Пинкус в Гарварде, вряд ли у него нашлись бы собственные связи с фармацевтическими компаниями. Вряд ли был бы он готов и к столь высокому риску. Ему предстояло не только рисковать репутацией, но еще и раздвинуть границы законов и этики.
Он знал, что делать дальше: испытывать прогестерон на женщинах. Для этого к его команде нужно было добавить еще одного игрока: врача, предпочтительно гинеколога, который мог бы убедить участниц эксперимента, что им ничего не грозит, а фармацевтические компании, поставляющие прогестерон, – что никто не пострадает. Пинкус вспомнил доктора Абрахама Стоуна – доктору было шестьдесят три года, и был он одним из ведущих специалистов по контрацепции в стране. Именно у Стоуна на вечеринке в Нью-Йорке Пинкус зимой пятидесятого впервые встретил Сэнгер и начал думать над созданием таблетки. Сэнгер, конечно, одобрила бы эту кандидатуру, но Пинкусу не нравилось, что Стоун, директор ее собственного исследовательского бюро, слишком связан с Маргарет, чтобы быть объективным. Его будут воспринимать как поборника контроля рождаемости, что придаст науке оттенок пристрастности. Еще был Алан Гуттмахер, главный акушер-гинеколог нью-йоркской больницы «Маунт-Синай», автор популярной книги о браке и консультант Совета по народонаселению. Но Гуттмахер, опасался Пинкус, может быть слишком занят, чтобы все свое внимание сосредоточить на экспериментах. Другой нюанс: и Стоун, и Гуттмахер были евреями. Пинкус, по-прежнему считавший, что антисемитизм навредил ему в Гарварде, беспокоился, что избыток евреев в команде ухудшит отношение к ней.
Поэтому Пинкус выбрал врача по имени Джон Рок. Как и Пинкус, Рок был выпускником Гарварда. Его уважали коллеги и обожали пациенты. Он выглядел как семейный врач из голливудского фильма: высокий, стройный, серебристые волосы, ласковая улыбка и спокойные, уверенные манеры. Сама его фамилия звучала сильно, солидно и надежно
[26].
У Рока был и еще один плюс: он был католиком.
• • •
Джона Рока крестили в тысяча восемьсот девяностом году в церкви Непорочного Зачатия в Мальборо, в Массачусетсе. В отрочестве он был столь религиозен, что считал себя обязанным исповедоваться обо всех случаях, когда испытал сексуальное желание или эрекцию. Он даже записывал даты и количество раз, когда с ним такое произошло, пока однажды священник на исповеди ему не сказал: «Не будь таким скрупулезным, Джон».
Он был сыном ирландца-бармена, рос большим, сильным и спортивным, но часто предпочитал играть дома с сестрами, а не шляться по улице с братьями. За это братья иногда его дразнили девчонкой. Весной тысяча девятьсот седьмого года, живя в пансионе Высшей школы коммерции в Бостоне, юный Джон Рок, возможно, влюбился в одноклассника по имени Рэй Уильямс, капитана школьной баскетбольной команды. Дневник Рока за этот год переполнен восторженной писаниной о том, как они проводили время с Рэем. В марте того года, однако, произошло нечто, заставившее Рока вырвать из своего дневника страницы. Шестьдесят пять лет спустя, стариком вспоминая истоки осознания своей сексуальности и либеральных взглядов на секс и контрацепцию, Рок упоминал, как спал в одной кровати с мальчиком, которого он называет Бен Уильямс, и проснулся с эрекцией и, в итоге, с оргазмом. Позднее Рок демонстрировал удивительно широкие взгляды на разнообразие сексуального поведения – может быть, на его образ мыслей повлияла дружба.
После школы Рок, неожиданно для своих принадлежащих к рабочему классу родных, поступил в Гарвард учиться на врача. В тысяча девятьсот двадцать шестом году он стал директором клиники по лечению бесплодия при бесплатной женской больнице в Бостоне. Он любил свою работу и обожал пациенток. В дни наплыва пациенток он метался между двумя смотровыми, стараясь принять как можно больше женщин, по возможности не заставляя никого слишком долго ждать. Часто он спрашивал пациенток победнее, не нужны ли им деньги на автобус, чтобы доехать до дома, а женщин, особо тяжело переносящих беременность, провожал до стоянки такси и платил водителю вперед. Он всегда ходил в сшитом на заказ костюме, до хруста накрахмаленной рубашке, с безупречным галстуком (без галстука или шейного платка его редко кто видел) – само воплощение официальной элегантности. Дорогой одежды Рок не покупал – он никогда не изменил бы своим рабочим корням, и никогда не стал бы внушать пациенткам робость подчеркнуто дорогой одеждой. Но он появлялся на публике только в строгой формальной одежде, и так же строги и формальны были его манеры. С одной из медсестер он проработал двадцать лет, так и не узнав ее имени: она всегда оставалась миссис Бакстер, а он – доктор Рок.
Хотя над рабочим столом у него висело распятие, его религиозные взгляды часто вступали в конфликт с профессиональными. Например, католическая церковь была категорически против абортов, а Рок считал, что здоровье женщины важнее, чем здоровье зародыша, и рекомендовал прерывать беременность, если она угрожала жизни пациентки. «Религия, – говорил он своей дочери, – очень дурной ученый».
В тысяча девятьсот тридцать шестом году, работая в Комитете американской медицинской ассоциации по материнскому здоровью, он сообщил коллегам по комитету, что секс, по его мнению, создан для продолжения рода и более ни для чего. «Природа предписала женщине одну карьеру – материнство», – сказал он. Все, что удерживает женщину от начала этой карьеры сразу после свадьбы, продолжал он, «социально неверно». Он слышал о случаях, когда женщины откладывали беременность, чтобы заработать денег и помочь мужьям окончить колледж, но такие желания он не принимал. Пусть мужчина откладывает образование, говорил он, чтобы жена могла родить ребенка. Что до секса, то, «если сделать его самоцелью, последствия будут ужасны».
