Начался бэби-бум – хотя еще никто не знал, что он так называется.
Секс прорывался на поверхность американской жизни. Он все больше вписывался в повседневность, не говоря о том, сколько начинал приносить денег. В сорок восьмом году «Популярная библиотека» перевыпустила бестселлер двадцать пятого года «Частная жизнь Елены Троянской»: на обложке Елена облачена в прозрачное платье, соски торчат, а троянский конь, кажется, наведен ей на бедра. «ЕЕ ПОХОТЬ СТАЛА ПРИЧИНОЙ ТРОЯНСКОЙ ВОЙНЫ!» – гласил рекламный подзаголовок на книге. Чтиво в мягких обложках продавалось с бешеной скоростью, и даже классические романы вроде «На Западном фронте без перемен» переплетались в обложки с полуобнаженными красотками, как будто внутри на самом деле были истории о желании и сексуальных извращениях. Желтый журнал «Конфиденшл» рассказывал своим заливавшимся слюной читателям, что Фрэнк Синатра между половыми актами ест хлопья «Уитиз», что у Эррола Флинна
[29] стоит в спальне двустороннее зеркало, а Либераче
[30] нравятся мальчики. Даже комиксы обратились к теме секса – во всяком случае, если верить опубликованному в пятьдесят четвертом году бестселлеру «Совращение невинных», в котором заявлялось, что Бэтмен и Робин пропагандировали гомосексуализм. «Чудо-Женщина» вдохновляла женщин становиться лесбиянками, а «Женщина-Кошка» была доминатрикс с кнутом.
«Газетные киоски заполонила грязь», – гласил заголовок «Ридерз Дайджест» тысяча девятьсот пятьдесят второго года. Но эта грязь способствовала продажам. А еще менялись правила свиданий, теперь мужчинам и женщинам разрешалось проводить больше времени в компании друг друга. Росло ощущение, что женщины не похожи на бесстрастных существ, каковыми их преподносили книги советов Викторианской эпохи.
Образ женщины начал меняться в двадцатых двадцатого века, когда флапперы
[31] носили короткие юбки, курили и пили алкоголь на публике, а еще резче он переменился во время Второй мировой войны, когда женщины стали работать на должностях, прежде считавшихся мужскими, и обрели уверенность и силу, зарабатывая собственные деньги. После войны Америка вроде бы снова превратилась в консервативное общество с традиционными гендерными ролями. Но вернуть обратно на подчиненные роли женщин было не так-то просто. Романтические отношения пятидесятых стали сексуальными переговорами, даже сексуальным соревнованием. Разовое свидание могло кончиться объятиями и поцелуем, но в постоянных парах обычно практиковался петтинг (долгие поцелуи и касания), глубокий петтинг (долгие поцелуи и касания ниже талии) и петтинг под одеждой. Секс должен был происходить только после брака, но и эти правила менялись, и в основном границы определяли женщины. Это женщины рисковали беременностью. Это их репутации был бы нанесен вред, стань известно, что они занимались сексом. Неизбежно возникало напряжение.
Одним из провозвестников растущего сексуального конфликта стали «набеги за трусами» в кампусах колледжей. В Висконсинском университете пять тысяч студентов с дикими воплями ввалились в женские спальни в попытке похитить лифчики и трусы. В Миссури губернатор был вынужден вызвать Национальную гвардию, когда двухтысячная толпа молодых парней вышибла двери и сломала окна, чтобы добраться до женских спален. «Всем животным свойственно играть», – сказал Альфред Кинси, которому эти «набеги за трусами» были смешны. Но руководство университетов и члены правительства восприняли их как серьезную угрозу власти и бесстыдное выражение распущенности. Студенты начали бросать вызов властям и пересматривать правила сексуального поведения.
Все это еще не могло считаться революцией, но молодые люди искали большей независимости, сильнее вовлекались в политику и спрашивали, почему они должны придерживаться тех же моральных стандартов, что и их родители. Вырастая, они желали не большей ответственности, но большей свободы.
Глава двеннадцатая
Испытания под прикрытием
Пинкус был отчасти джазовым музыкантом, отчасти предпринимателем, отчасти научным гением, придумывавшим вещи на ходу. У него было немного денег от «Планирования семьи». У него был прогестерон, который неплохо работал на кроликах и крысах. И у него был Джон Рок, протестировавший прогестерон на своих пациентках. Пациентки Рока страдали бесплодием, так что его работа мало что доказывала. Однако начало было положено.
В отчете для «Планирования семьи», помеченном двадцать третьим января тысяча девятьсот пятьдесят третьего года, Пинкус не упоминает испытаний гормонов на женщинах. Наиболее полезным способом предохранения, писал он, стала бы таблетка, которая подавляет овуляцию, оплодотворение и имплантацию яйцеклетки. Таблетка должна быть нетоксичной, а ее действие – абсолютно обратимым. Пинкус просил три тысячи шестьсот долларов в год еще на два года испытаний на животных. Для Пинкуса это был потрясающе скромный запрос. Вероятно, особых надежд на яркий результат он не питал.
Пол Хеншоу, директор по исследованиям «Планирования семьи», заметил, что кое-что Пинкус в отчете опустил, и в ответе задал несколько острых вопросов. Были ли у лабораторных животных замечены побочные эффекты, спрашивал он. Думает ли Пинкус в ближайшее время проводить испытания на людях? И наконец, был вопрос о патентах. Хеншоу написал, что если исследования контрацепции, финансируемые «Планированием семьи», приведут к «патентуемым открытиям», то права на патент должны отойти Мемориальному фонду исследований Дикинсона, филиалу «Планирования семьи». Хеншоу, в отличие от многих других работавших в «Планировании семьи», был высококвалифицированным ученым – биологом, работавшим в проекте «Манхэттен». Ему предоставлялся целый институт исследования фертильности под эгидой «Планирования семьи» – но он уже начал разочаровываться. Как и Сэнгер, он обнаружил, что руководство «Планирования семьи» «нетерпимо относится к прогрессивному мышлению, необходимому для исследований». Хеншоу также признавал, что работа Пинкуса может быть не только патентоспособной, но и рентабельной, и он письменно заявил, что организация претендует на долю в любом доходе, полученном благодаря исследованиям Пинкуса. «Я хотел бы знать, согласитесь ли вы на такие условия», – писал он.
Юристы в обсуждении не участвовали, только ученые.
Пинкус согласился, но с некоторыми оговорками. Для начала он заметил, что исследуемые контрацептивы могут не подлежать патентованию, потому что соответствующие химические соединения поставлялись разными фармацевтическими компаниями, которые, вероятно, подали заявку на патент. Но если, продолжал он, проводимое исследование даст в результате патентоспособную противозачаточную таблетку, то «поделиться правами на патент будет правильным и справедливым», учитывая, что Вустерский фонд тратил на то же исследование и собственные деньги, и гранты. «Признаю, что вопрос запутанный», – написал он.
