Мак-Кормик отнеслась к идее скептически – по причинам, наводящим на мысль о расовых, а также классовых предубеждениях. Она сомневалась, что пуэрториканки смогут следовать жесткому режиму испытаний, и не была уверена, что врачи и медсестры в Пуэрто-Рико достаточно квалифицированы, чтобы проводить испытания и записывать результаты. С другой стороны, она верила в Пинкуса и хотела, чтобы его работа продвигалась быстрее.
• • •
Пинкус не просто так упомянул Пуэрто-Рико. Он остановился на Карибском острове, неподконтрольной США территории, перебрав Индию, Японию, Гавайи, Мексику, Нью-Йорк и Провиденс в Род-Айленде. Тайлер был не единственным американцем, работавшим на острове, – были многие другие. Это означало, что языковой барьер низок, а профессионализм высок. Самолеты между Штатами и Пуэрто-Рико летали часто и нередко напрямую. А лучше всего – что контроль рождаемости был в Пуэрто-Рико узаконен в тридцать седьмом году.
Пинкус был готов двигаться дальше.
Но Джон Рок сомневался, как и Мак-Кормик. Ему нужны были «интеллигентные овулирующие женщины», на которых можно положиться в исполнении инструкций, которые могли бы сами сообщать, как они откликаются на эксперименты. Но даже если бы в Пуэрто-Рико набралось достаточное количество женщин, желающих участвовать в эксперименте, Рок сомневался, что испытание удастся довести до конца. Единственными, кто доселе примерно следовал тягостным процедурам, были его бесплодные пациентки, которым надежда забеременеть давала достаточно мотивации подчиняться предписаниям врача. Рок был уверен, что работающие женщины с детьми никогда не найдут необходимого времени на все анализы мочи, цитологические мазки и эндометриальные биопсии.
Пинкус считал иначе. Женщины в Бостоне, может, и понадежней, и бесплодные женщины обладают высокой мотивацией, но им с Роком никогда не найти их столько, сколько нужно. Пуэрториканцы, с другой стороны, ценили дары, приносимые американцами – или так хотелось думать его поколению американцев. Остров долго был полигоном для социологов, особенно в годы после Второй мировой войны. Перенаселение и бедность давно создавали здесь серьезные трудности. Пуэрто-Рико был беден и заполнен людьми, и семьи тут были большими. Между сороковым и пятидесятым годами двадцатого века население острова выросло на восемнадцать процентов, достигнув 2,2 миллиона, а объем городского населения подпрыгнул до пятидесяти восьми процентов. Рождаемость в Пуэрто-Рико была на семнадцать процентов выше, чем в семи других странах Латинской Америки, и на тридцать четыре процента выше, чем в Соединенных Штатах. К своим пятидесяти пяти годам средняя мать Пуэрто-Рико рожала 6,8 детей. Стремительный рост населения вызывал ощущение катастрофы, и хотя большинство пуэрториканцев были католиками, они уже знали о контроле рождаемости. Лидеры евгенического движения давно проводили среди пуэрториканок кампании по добровольной стерилизации, которые в основном финансировал друг Сэнгер – Кларенс Гэмбл. Он пропагандировал контроль рождаемости почти так же долго, как Сэнгер, но делал это тише.
Гэмбл родился в одна тысяча восемьсот девяносто четвертом году в Цинциннати. Его отец, Дэвид Берри Гэмбл, был одним из последних в семье руководителей семейной компании «Проктер энд Гэмбл». Кларенс окончил Гарвардскую медицинскую школу, стал профессором фармакологии и решил отдать свое огромное состояние на дело контроля рождаемости. Гэмбл и Сэнгер, хотя часто работали вместе, соглашались друг с другом не во всем. Сэнгер хотела основой движения за контроль рождаемости сделать врачей, считая, что они придадут делу легитимность, а Гэмбл понимал, что у большинства женщин нет личного врача и в клинику контроля рождаемости они не пойдут. Он хотел, чтобы каждый ребенок рождался желанным, у ответственных и квалифицированных родителей, и он верил, что единственный способ для этого – найти дешевые, простые противозачаточные, которые можно распространять без участия врачей и медсестер. Его цель отличалась от цели Сэнгер. Гэмбл хотел перестроить мир. Он хотел сделать мир безопаснее для своего круга людей – белых, состоятельных и усердно работающих, – уменьшив плодовитость тех, кого считал менее необходимыми. Но у них с Сэнгер было достаточно общего, чтобы они с интересом работали вместе, а его достижения в Пуэрто-Рико помогли к тому времени, как туда прибыл Пинкус, сделать остров более гостеприимным.
В Пуэрто-Рико, благодаря усилиям Гэмбла и других, женщины, рожавшие в больницах, часто просили их стерилизовать перед выпиской. Одна американская женщина-врач, работавшая на острове, была «в ужасе» от того, насколько обычной считалась там стерилизация в пятидесятых. «Это стало обычаем, – говорила она. – То есть именно это они и делали… и женщины были твердо намерены больше не рожать». Чем больше порицала стерилизацию католическая церковь, тем чаще о ней просили пуэрториканки. Церковь только помогала распространить весть о том, что так можно. Для Пинкуса это стало знаком, что пуэрториканки могут отвергнуть или игнорировать указания церкви и приветливо встретить противозачаточную таблетку – если, конечно, она будет действовать. В конце концов, и Рок, и Мак-Кормик согласились проверить идею Пинкуса.
Они готовились начать одно из самых ярких и неоднозначных испытаний в истории современных лекарств.
Глава семнадцатая
Выходные в Сан-Хуане
В пятьдесят четвертом году, когда Пинкус планировал пуэрториканские испытания противозачаточной пилюли, другой ученый, Джонас Солк, начинал свои испытания вакцины против полиомиелита. На первый взгляд, у них было мало общего.
Пинкус более-менее подпольно работал над проектом, который почти наверняка должен был вызвать противоречивые отклики и страх и который он не решился выполнять на американской земле. Солк считался национальным героем, выступившим против всеобщего врага. К его работе было приковано внимание нации. Полиомиелит убивал и калечил американских детей, каждые пятьдесят из ста тысяч. Заболевание било без предупреждения, без разбора, оставляя переживших его в креслах-каталках и ортезах. Даже на пике заболеваемости, в сороковых – пятидесятых годах двадцатого века, в автокатастрофах погибало в десять раз больше детей. Но победа над вирусом стала национальным приоритетом высочайшего порядка. Более двух третей американцев жертвовали деньги в «Марш десятицентовиков» – благотворительную организацию, боровшуюся с заболеванием. В пятьдесят четвертом году американцев, знавших о клинических испытаниях Солка, было больше, чем знавших полное имя президента Соединенных Штатов – Дуайт Дэвид Эйзенхауэр. Таких медицинских экспериментов еще не было.
На испытания своей вакцины Солк тратил десятки миллионов долларов, а Пинкус оперировал годичным бюджетом меньше двадцати тысяч. Солк испытывал свой препарат на шестистах тысячах детей, а Пинкус надеялся собрать хотя бы три сотни пациенток.
Но Солк и Пинкус отличались не так сильно, как могло показаться. Оба в погоне за скоростью не хотели учитывать возможные риски. Оба вышли из замкнутого научного мира и вступили в союз группами с разными интересами, желавшими направлять и торопить их работу. И наконец, обоих не заботила прибыльность их изобретений. В пятьдесят четвертом году, когда Пинкус договаривался с «Планированием семьи» по поводу поддержки и финансирования и организовывал поставку аналогов прогестерона из «Сёрла» и «Синтекса», он тоже больше думал о научной работе, а не о деньгах. Как он говорил лидерам организации и членам правления собственного фонда, он предполагал, что права на противозачаточную пилюлю, если таковая будет им изобретена, останутся у фармацевтических компаний, поставлявших препараты.
