— Я сама решаю, что я хочу в этой жизни, а чего — нет, — напомнила себе вслух.
Карман оттягивала мелочь.
Стеша вытащила сдачу, потянулась к шкатулке на холодильнике.
Сердце увеличилось в размерах и сжалось до размера атома: копилка окзалась пуста.
По спине пробежал холодок, шея под волосами вспотела. Она точно помнила, что еще вчера вечером, когда она брала деньги на продукты, оставались две пятитысячные купюры и стопка тысячных и несколько двухтысячных ярко-голубых «Владивостоков». Это не считая мелкого размена: зелёненьких банкнот с Севастополем и золотистых сторублёвок.
Автоматически посмотрела под шкатулкой — конечно, пусто.
В груди мерзкой жабой расползался страх — вчера выяснилось, что кто-то влез в квартиру Ираиды Семеновны. Сегодня — к ним.
Щелкнул замок, хлопнула входная дверь.
Стеша метнулась в коридор: Егор. Выдохнула с облегчением.
Она так и замерла в проходе: огромные глаза, наполненные ужасом, бледная, в испарине кожа. В гортани застрял крик. «А что, если он подумает, что это я взяла?» — пульсировало в висках, вытесняя все другие мысли и чувства.
— Эй, ты чего? — он удивленно замер посреди коридора, в одной руке ключи, в другой — стопка новых тетрадей. Стеша смотрела жалобно и виновато.
— Я не знаю, что случилось, — прошептала. — Я пришла, двери заперты, всё как обычно. Никаких следов. А хотела сдачу на место положить, а она…
Она всхлипнула и заревела навзрыд.
Егор схватил её за плечи, чуть встряхнул:
— Не ревем! — скомандовал. — Докладываем обстановку. Что случилось-то?
— Деньги пропали… все… совсем, — Стеша дрожала всем телом, испуганно заглянула в глаза. — Но это я не. Я не брала. Нас обокрали?
Егор шумно выдохнул, сгрёб её за плечи, прижал к себе.
— Фу-ты, господи, — чмокнул в макушку. — Ну, ты даешь, Степа.
Она попыталась высвободиться из его объятий, он только крепче её к себе прижал. Девушка запрокинула голову, заглянула в глаза:
— Ты мне веришь?
— Ну, само собой. Это Митька деньги взял. Мы же тебе рассказывали про пацаненка его однокашника? У которого проблемы со здоровьем, и срочно нужны деньги на лекарства. Мы с мужиками скинулись…Прости, не подумал, надо было тебя предупредить. Ты спала уже.
Стеша нервно выдохнула:
— А мы как же? — она икнула. — Там совсем ничего не осталось, только сдача сегодняшняя.
Он пожал плечами:
— А у нас мешок картошки Борисыч из деревни привезёт. Ну, это тот, который тебе сирень привез. Что, не проживем, что ли? — он говорил, а в глазах притаилось что-то новое, пугающе-горячее.
— Так ведь даже на хлеб нет… совсем.
Он удивленно пожал плечами, уткнулся носом в ее волосы. Они пахли мёдом, облепихой и солнцем:
— Так ведь картошка будет, — повторил. — Сегодня привезём… Ты чего, правда, напугалась?
— Ну, да. Думала — ограбили. Вчера про Ираиду Семеновну узнали, а тут у нас.
Он усмехнулся:
— Вот чудак-человек, сразу про ограбили, — он приподнял её подбородок. Руки соскользнули с плеч, задержались на локтях, сжали призывно. Стеша порывисто выдохнула, закрыла глаза, прислушиваясь к разливающемуся по телу теплу.
Вот он дотронулся до запястья, поднял её руки себе на плечи, шаг навстречу, заставив сделать шаг назад и упереться спиной в стену. Дыхание сбилось. Он так близко, что слышно биение его сердца. Склонился над ней. Губы мягко коснулись щеки, собрали солёную дорожку. Стеша вздрогнула от неожиданного сочетания нежных губ и чуть колкой щетины, затаилась, ожидая, что будет дальше.
В груди стало горячо. Словно огненный шар, разрастаясь, перекатывался к ногам. В животе икрилось бенгальскими огнями.
Девушка запрокинула голову, чтобы видеть его сейчас. Серый взгляд, вопрошающий и дерзкий, смелые руки, ласковые и требовательные. Губы коснулись уголка рта, бегло, будто невзначай. Чуть отстранились, дав возможность сказать «нет». Стеша обвила его шею руками, запустила пальцы в густые, пропахшие соленым ветром волосы, прижалась всем телом, чувствуя его желание.
Пьянящее ощущение близости и несказанных слов. Горячие руки, обжигающее дыхание. Время дрогнуло и остановилось, растянув мгновение их первого поцелуя, долгого, как полярная ночь и ослепительного, как сияние авроры. Только его руки. Только ее дыхание.
Они очнулись на пороге комнаты. На Егоре уже не было даже футболки. Затуманенный взгляд и желание дойти до конца.
Все меньше пространства для манёвра, всё сложнее принять решение, всё желаннее ласки. Все горячее объятия.
Её охватил страх. Кольнул острой иглой. «Нет, я не хочу!» — сердце в панике забилось в груди. Губы похолодели, до судороги свело колени. Она невольно всхлипнула и отшатнулась, ударившись затылком о стену.
— Тш-ш, — прошипел он, замирая рядом с ней, подхватывая и переводя дух. Ладони ещё крепко её сжимают, губы не хотят от неё отстраняться. Хочется ею дышать, ею жить, это девочкой со старомодным именем. — Все хорошо. Только не убегай от меня, ладно?
Ещё мгновение рядом с ней.
Он мягко отстранился, поцеловал в губы нежно, выпивая её вдох благодарности. Улыбнулся загадочно.
— Мне кажется, ты будешь моя.
* * *
«Нежно любимая душка Солнышко,
Не читал твоего письма, так как люблю это делать в постели перед сном. Но я заранее благодарю тебя за всю любовь и доброту, которая излита там. Я сдам это письмо в Тосно и надеюсь, что оно дойдет до тебя сегодня вечером.
Да, эти дни, проведенные вместе, были тяжелы — но только благодаря тебе я их перенес более или менее спокойно. Ты такая сильная и выносливая-восхищаюсь тобою более, чем могу выразить. Прости, если я был не в духе или несдержан, иногда настроение должно прорваться!
Конечно, было бы счастьем, если бы мы могли оставаться вместе все это трудное время. Но теперь я твердо верю, что самое тяжелое позади, и что не будет уже так трудно, как раньше. А затем я намереваюсь стать резким и ядовитым.
Бог даст, наша разлука не будет долгой. В мыслях я всегда с тобою, никогда не сомневайся в этом.
От всего любящего сердца обнимаю тебя и девочек. Будь здорова и тверда, моя дорогая птичка, моя единственная и мое все!
Спи спокойно и сладко. Твой навеки старый муженек Ники».
[13]
Глава 18. Чай с сухариками
Она укрылась в своей комнате.
