Егор почувствовал ее изучающий взгляд, обернулся. В серых глазах играли деловитые бесенята.
— С лёгким паром. Садись, буду тебя чаем поить, с сушками.
Стеша почувствовала, как желудок свернулся в жалобный клубочек.
— А посущественней у нас ничего нет?
— А для посущественней поставлена кипятиться вода: будут макароны с сыром. В любой холостяцкой берлоге всегда найдётся пачка макарон и засушенный кусочек сыра.
Он вернулся к чайнику, поставил его на платформу, щёлкнул выключателем. Стеша подошла к нему со спины, обняла за талию. Пальцы сцепились в замок.
Он положил свою руку сверху, прислушался, как Стеша дышит в его оголённое плечо, отчего ему жарко и тревожно. Егор развернулся к ней, перехватил узкие запястья, положил себе на плечи. Девушка доверчиво замерла, исследуя взглядом его ключицы, широкие волевые плечи, гладкие, мускулистые.
— Твоё предложение ещё в силе? — неожиданно спросила.
— Конечно, — коснулся губами лба. — Только ты должна знать: Марго от Мити сбежала.
Стеша подняла на него глаза:
— То есть как сбежала?
— Так. Он ей сказал о распределении. Она решила, что ей это не подходит. Собрала вещи и ушла.
Стеша закусила губу:
— Чёрт. Жалко его как. Я даже не заметила, что её вещей в квартире нет, даже в ванной. — Егор понимающе кивнул. — Как Митя?
Егор неопределённо пожал плечами:
— Как он может быть? Нет, значит, нет. Лучше сейчас… Видимо, он что-то такое предполагал.
— А где он сейчас?
— У Ромки, конечно. По-моему, он просто не хочет это обсуждать и сбежал. Там он нужен.
Стеша спохватилась:
— А почему ты это мне решил сейчас сказать, про Марго? «Только ты должна знать»… Это к чему?
Его губы скривились в лукавой усмешке:
— А к тому, что я тебя никуда не отпущу. И времени адски мало. Поэтому завтра пойдём заявление в ЗАГС подавать, — он коротко шмыгнул: — Конечно, если ты начала этот разговор, чтобы сказать «да». М?
Стеша прижалась к нему, втянула в себя ставший родным горьковатый аромат с нотками солёного ветра. Поцеловала в плечо, почувствовав, как руки на её талии сжались крепче. Стеша заворожено прислушивалась к ним. От его касаний горела кожа, вздрагивал, отзываясь, каждый нерв. Сердце било тревогу, предупреждая, что падает последний рубеж обороны, сдаётся без боя и сопротивления.
— Стеш, я дурак и идиот, что о самом важном по телефону, — вдруг начал он. Голос будто бы осип и высох. — Я люблю тебя. Твои глаза люблю. Твои руки. Нежные, беззащитные. Люблю, что ты с головой дружишь. Что надёжная. Что несовременная, «будто с тёмного неба сошедшая»
[21], — он взял её руки в свои, повернул тыльной стороной вверх и поцеловал пульсирующую венку на запястье.
Стеша замерла, перестав дышать от нового ощущения, растекающегося по телу волнами, от опалённого его поцелуем запястья вверх по плечу, к острой ключице, окутывая туманом голову, согревая жаром живот, растворяя её настоящее.
Она положила ладонь на его плечо, погладила смуглую кожу, запустила тонкие пальцы в волосы. Губы сами приоткрылись для поцелуя. Тело доверчиво прильнуло к нему. Одному. Единственному. С которым не страшно даже сейчас, утопая в серой глубине глаз, растворяясь в обжигающих ласках.
Её рука, лёгкая, невесомая и горячая схватила его плечо, порывисто обвила шею. Тонкие пальцы коснулись волос. Он мог бы застыть так навечно, выпивая прерывистое дыхание, дыша ею, лаская губы, трогательную шею, плечи. Сжимая бедра, наслаждаясь изгибами хрупкого девичьего тела. Эта изящная талия. Его. Острые, податливые плечи. Его. Маленькая грудь, словно созданная для его ладони. И губы. Мягкие, нежные, доверчивые.
В его взгляде что-то изменилось. Стало ярче, глубже. Словно наступило время принятия решения. Шутки в сторону. Теперь только он и она.
Прохлада каменной плиты на лопатках.
Его ладони упёрлись в стену всего в паре сантиметров от её плеч. Высокий и стремительный, будто струна натянутый и застывший в ожидании ее решения. Как пантера перед последним, решающим прыжком. Стеша медленно растворялась в этом мгновении. И расстояние, разделявшие их, внезапно исчезло. Приподнявшись на носках, девушка легко коснулась губами его щеки. Руки невесомо привлекли его к себе, пальцы скользнули по сильной шее, ласкали короткий ёжик на затылке.
Прижалась всем телом, чувствуя его. Егор вздохнул, улыбнулся уголком губ напряжённо.
— Стешка, остановись, глупая, — прохрипел у самого уха, горячо скользя по бёдрам.
— Зачем?
— Ну кто-то же из нас должен быть с холодной головой?
— Почему я? — И она поцеловала его в губы.
— Потому что это, — он выделил последнее слово, — должно достаться только тому, кого выберешь ты, — он чуть отстранился, но при этом остался так близко, что губы касались её щеки, когда он говорил. — Знаешь, нам, мужикам, достаётся гораздо меньше любви, чем вам.
— В самом деле? — она пробежалась тонкими пальцами по позвонкам, чувствуя, как сбилось его дыхание.
— Точно тебе говорю, — он настолько близко, что произнося слова, задевает ее кожу, отчего щекотно и что-то сладко сжимается в груди, будто пружина заводится. — Вам достаётся первый крик в родзале, первое «мама», первые шаги навстречу вам, первая улыбка. А нам только ваш первый вздох. Тот самый, когда в вас рождается женщина. И я бы хотел, чтобы ты подарила его тому, с кем решишь идти по жизни. Чтобы этот паразит знал, какое счастье ему досталось.
— А ты, — нерешительно замерла, — ты бы хотел его получить?
— С самого первого дня, когда увидел тебя в парке. Но ты мне не сказала еще «да». А для меня это важно.
Стеша спрятала улыбку, захватила его нижнюю губу игривым поцелуем, чувствуя как окаменели руки, лежащие на талии, напряглось сильное тело и без того натянутое до предела каждого нерва. Девушка чуть отстранилась, заглянула в глаза, поймав вопрос, ещё не сорвавшийся с его губ.
— Ты так и не ответила, пойдёшь ли за меня? — повторил.
Стеша видела, как там, в глубине светло-серый глаз что-то оборвалось, потемнело в ужасе. Она поняла: промолчать сейчас — всё равно, что предать, растоптать ту искру, которую он бережёт для своей единственной. Она крепче обхватила его за талию, прошептала:
— А ты? Ты не прогонишь?
Удивление в ответ. Искра стала ярче, ближе.
— Ни за что на свете, — отозвался.
— Тогда позови. Ещё раз.
— Стеша, выйдешь ли ты за меня? Чтобы в горе и в радости вместе всегда. — Он смотрела пристально, считывая каждое движение, каждый вздох.
