Недавно в него въехала компания Azurro HD, воспользовавшаяся невероятной пропускной способностью местных сетей, чтобы помочь телекомпаниям передавать большие объемы видео в электронном виде, вместо того чтобы отправлять кассеты экспресс-почтой. Кто-нибудь из сотрудников всегда присутствовал в их небольшой комнате, и когда мы зашли в нее, чтобы поздороваться, дежурный технический специалист смотрел фильм на таких огромных экранах, что они вполне могли бы стоять в центре управления полетами: это был шпионский триллер 1975 года «Три дня Кондора». Стоя внутри одного из крупнейших в мире «информационных ядер», мы на долгий миг увлеклись тем, как агент ЦРУ в исполнении Роберта Рэдфорда пробирается сквозь офисы башен Всемирного торгового центра.
Когда мы вышли в вестибюль, Гилберт открыл шарнирную стальную дверь, расположенную там, где по идее должна была находиться дверь лифта. За ней оказалась открытая шахта, которую пересекала зарешеченная платформа с перилами, расположенными на высоте пояса и сделанными из тонких труб. Мы шагнули на нее – теперь под нами было 250 футов тьмы, если, конечно, не учитывать свет, скрытый внутри тысяч сияющих оптоволоконных проводов. Стены шахты были покрыты линиями стальных и пластиковых труб, которые назывались внутренними каналами, оранжевого, красного и грязно-белого цветов, которые местами были разрезаны и открывали внутри себя толстые черные кабели, аккуратно связанные в пучок. Владельцы сети, желавшие проложить новый кабель, должны были найти ему безопасное место во внутреннем канале, однако большинство предпочитало использовать дополнительный слой металла. Кабели меняли свою прямую вертикальную траекторию, образуя арку под потолком, где занимали свое место на лотках для оптоволокна, расположенных над помещением дата-центра, – это было похоже на пандус при выходе из метро, но устремленный в воздух.
Затем мы с Гилбертом отправились в подвал – туда, где MCI пробила брешь в стене крепости AT&T. Я потерял счет дверям, через которые мы прошли, – их было как минимум полдюжины, и наконец Гилберт отодвинул в сторону оранжевый конус безопасности, выбрал подходящий ключ на массивной цепи и открыл дверь, не имевшую никаких опознавательных знаков.
Замигал и зажегся свет, и я увидел впечатляющих размеров комнату, похожую на гардеробную для великанов. Высокий потолок заканчивался выступом у наружной стены – подобное место ребенок мог бы превратить в свое тайное убежище. Оптоволоконные кабели, расположенные под землей, обходили фундамент здания по специальным трубам, называвшимся «точкой входа». В категории уникальной и дорогостоящей нью-йоркской недвижимости, наряду с парковками за 800 долларов в месяц и студиями площадью 200 квадратных футов, эти короткие трубы занимали места самые верхние и самые дорогие. На заре существования больших оптоволоконных комплексов, то есть в середине 1990-х, арендодатели практически не обращали на них внимания, без разбору одобряя запросы на прокладку любых необходимых кабелей. Но по мере разрастания сетей в зданиях, подобных этому, они начали догадываться, что эти кабели чего-то стоят. Гилберт не называл конкретных цифр, но я слышал о ставке в 100 000 долларов в год (и это еще не предел) за расстояние, которое вы можете охватить, раскинув руки в стороны.
– Когда мы только купили здание, эта комната была заполнена кабелями с надписями «Де-Мойн» и «Чикаго», – произносит Гилберт с ноткой ностальгии в голосе. – Они шли прямиком в эти города. Надо было сохранить парочку на память.
Вместо этого компания наняла трех сотрудников, которые приходили каждый день и отрезали старые провода, тестируя и проверяя каждый из них перед удалением, чтобы убедиться, что через них больше не идут телефонные звонки. Этой троице понадобилось два года, чтобы полностью освободить комнату, после чего ее шлакоблочные стены были перекрашены в тот же индустриальный серый цвет, в который выкрашены все подвалы. А потом в ней поселилось оптоволокно.
Я смотрю туда, где потолок смыкается со стеной. Массивная гора перекрученных черных кабелей, помеченных бирками из плотной бумаги, примотанными с помощью проволоки, струится вниз с потолка. Стальные цилиндры и мощные пластиковые оптические кроссы, переплетенные друг с другом как лианы, выползающие из-под земли. Некоторые из них обвивают друг друга, оставляя свободные части, которые при необходимости можно было перерезать и срастить. Другие кабели выглядят более тяжелыми и не такими гибкими. Напротив одной из стен установлены вертикальные металлические полки, которые поддерживают дополнительные кабели, похожие на садовые шланги, спускающиеся со стены стройными рядами.
Если такое же помещение в Эшберне было больше всего похоже на туалет в крупном торговом центре, то странная форма комнаты, в которой я находился сейчас, словно рассказывала ее долгую историю – о том, как она строилась и перестраивалась, о зыбких призраках телефонных звонков, проходивших через нее в течение целого столетия, и о десяти тысячах трудовых ночей, проведенных на мостовой наверху.
Она напомнила мне о том, насколько физическое присутствие Интернета определяется промежуточным пространством – будь то пространство внутри роутеров или «точка входа» в здание. Я побывал во многих секретных помещениях Нью-Йорка, но подобное ощущение особого характера места было необычным. Отчасти оно возникло из-за того, что мы шли сюда таинственной и запутанной дорогой: спустились в подземку, потом поднялись на несколько ступенек вверх, снова спустились на несколько ступеней вниз, вошли в какую-то дверь с табличкой, потом еще в одну (без таблички), сопровождаемые позвякиванием ключей и грохотом поезда метро, освещенные отблеском его огней. Кроме того, в воздухе присутствовало легкое напряжение, объяснявшееся тем, что Гилберт не совсем понимал, что именно я хочу здесь увидеть и стоит ли это мне показывать. Но главным образом я был взволнован тем, что я разглядел – или вообразил себе, что разглядел, – в огромном водопаде толстых кабелей: то непостижимое множество бесчисленных вещей, которые мы ежеминутно доверяем проводам. Я в очередной раз осознал, что слово «телекоммуникации» (то есть буквально «дальние связи») не отражает их реального значения в наших жизнях и уж точно ничего не говорит об их материальной сущности. Но времени на размышления опять не оставалось. Мы не пробыли в комнате и сорока пяти секунд, а Гилберт уже шагнул обратно к двери и коснулся выключателя.
– Вот, в общем-то, и все, – сказал он, и свет погас.
* * *
Если взглянуть на дело с обычной точки зрения, то прямо за границей фундамента здания по адресу Шестая авеню, 32, под землей тянутся подземные туннели. Это одно из тех загадочных мест Нижнего Манхэттена, которые странным образом существуют как бы на одной уходящей в туман координатной оси Z, вдоль которой извилистые проходы ведут к таинственным парикмахерским, затерявшимся сразу и во времени, и в пространстве. Поворачивая под странными углами вдоль облицованных кафелем стен, под грохот поезда метро, проносящегося, кажется, на расстоянии вытянутой руки, вы никогда не сможете точно сказать, насколько глубоко погрузились в чрево города, словно этот подземный мир протянулся в бесконечность. Но пока вы бредете по этим коридорам – даже если это продолжается всего минуту, – вы можете мгновенно перенестись гораздо, гораздо дальше. Потому что если взглянуть на дело с другой точки зрения, то прямо под фундаментом здания по адресу Шестая авеню, 32, находится Лондон.
