– Это может быть даже леди Фарли-Страуд, которая пытается таким образом привлечь внимание к этому передвижному представлению живых картин.
– А вот теперь я вижу, что ты устала, – заметила хозяйка со смешком. – Иди, поиграй пока. Я уже скоро.
И я отправилась бродить по церковному двору.
* * *
При дневном освещении я поняла, что двор гораздо больше, чем мне казалось. От древней рябины, под которой мы в среду нашли тело Бэзила Ньюхауса, я тогда с большим трудом смогла в предрассветных сумерках рассмотреть всего несколько надгробий и памятников. А сегодня, при ярком осеннем солнце, я увидела гораздо больше.
Могилы, которых здесь оказалось очень много, были аккуратными и ухоженными. Старые надгробные камни потемнели от лишайников, а некоторые из них накренились так, как будто их сбил неуклюжий великан. Я не увидела никакой стены, но граница двора была четко обозначена живой изгородью и растущими деревьями, большинство из которых были не менее древними, чем «наша древняя рябина». Что за деревья, я так и не смогла определить. Старая потрепанная тележка стояла возле прорехи в живой изгороди, представлявшей из себя некий проход. Тележка было доверху нагружена сеном, что показалось мне довольно странным, пока я не заметила совсем рядом ослика, с удовольствием наслаждавшегося таким угощением. Я как раз размышляла над тем, как странно видеть ослика на церковном дворе, когда услышала голос леди Хардкасл.
– Армстронг. – И это точно была она. Никто другой так поступить не мог. Стоит мне хоть на несколько минут остаться наедине со своими мыслями, как она уже зовет меня…
– Иду, миледи, – крикнула я в ответ. – Просто бегу и падаю, – добавила я уже тише.
Правда, вернувшись, я поняла, что позвала она меня не просто так, а потому, что рядом с ней стоял инспектор Сандерленд в компании ее старого друга доктора Гослинга. Я ускорила шаги.
– Пришли Симеон с инспектором, – сообщила она мне.
– Уже вижу, – сказала я. – Доброе утро, джентльмены.
Они оба поздоровались со мной и коснулись пальцами краев своих шляп.
– Ну, и какие новости о нашей местной представительнице четвертой власти? – поинтересовалась леди Хардкасл.
– Вы же знаете, я очень серьезно отношусь к своим обязанностям слуги Короны и блюстителя закона, – нахмурившись, ответил ей Сандерленд. – И моя профессия заставляет меня одинаково обращаться со всеми гражданами, не выделяя никого из них… но эта чертова женщина выносит мне мозг.
– Я тоже спокойное и терпеливое существо, – рассмеялась миледи, – но должна признаться, что со мной она делает то же самое. Мне кажется, что она просто так воспитана.
– Я, наверное, никогда не встречал никого столь же чванливого, грубого… и… напыщенного, как эта чертова репортерша, – заметил инспектор.
Теперь наступила очередь доктора Гослинга рассмеяться.
– Спокойнее, старина, – сказал он. – Хотя словечко ты подобрал что надо. Надо будет почаще применять его. В медицинском мире я встречал нескольких, у кого эти слова вполне могут быть написаны на визитных карточках: «Мистер Дж. Фитцгерберт-Смит, чрезвычайный уполномоченный хирург и напыщенный старый болван».
– Что ж, – инспектор, казалось, все еще не мог прийти в себя. – Честное слово. Это нечто. Она ни слова не ответила на мои вопросы относительно того, где находилась и что делала во время убийств, а вместо этого стала доставать меня по поводу того, что Отдел криминальных расследований полиции Бристоля все еще не выследил «Ведьму из Литтлтон-Коттерелла».
– Но, – заметил доктор Гослинг, – если честно, то вы действительно еще не поймали эту ведьму, не так ли? Посему в том, что она говорит, есть нечто.
– Не забывайте, что я могу сделать так, что сержант Добсон «совершенно случайно» запрет вас в камере до конца сегодняшнего дня, – напомнил ему инспектор. – К сожалению, когда она, наконец, успокоилась и решила ответить на мои вежливые и терпеливые расспросы, выяснилось, что она никуда не ходила, ничего не видела и у нее есть свидетели, которые могут все это подтвердить.
– К сожалению? – переспросила я.
– Именно «к сожалению». Я бы был счастлив, если б у меня появилась причина запереть ее в камере хотя бы на несколько часов.
– Мы тут рассуждали, что она могла совершить эти убийства, чтобы первой оказаться на месте преступления и «сорвать большой куш». Так, кажется, у них говорится, – вмешалась в разговор леди Хардкасл.
– Эта мысль и мне приходила в голову, миледи, – сказал инспектор. – Но у нее алиби на все три убийства.
– Возможно, у нее есть сообщник, – предположила я.
– И об этом я тоже подумал. Но потом стал ломать голову, кто смог бы с ней работать, и, черт возьми, мне пришлось исключить такую возможность. Нет, она просто сильнейший раздражитель, но не более того.
– И тем не менее, – заметила леди Хардкасл, – ее мы тоже можем исключить из нашего списка. Причем для этого ей даже не пришлось умереть.
– А вот это жаль… – сказал инспектор Сандерленд.
– Ну а ты, друг мой Симеон? – Миледи улыбнулась. – Что новенького в лаборатории?
– Кроме того, что я лишился всех своих трупов? На ежегодном обеде полицейских врачей я буду для всех посмешищем.
– А у вас что, бывают такие обеды? – поинтересовалась миледи.
– Уверен, что хотя бы одно такое сборище они устроят специально. Чтобы посмеяться надо мной.
– Но ведь в этом нет твоей вины, мой дорогой. Среди блатных ходят слухи о том, что твое помещение явилось жертвой разборок орудующих в доках банд.
– Это с каких это пор ты получила доступ к этим слухам?
– Ты не поверишь, дорогой. Хотя, честно говоря, нам об этом рассказал инспектор.
– Каковы бы ни были причины пожара, моя работа значительно осложнилась. Знаешь, отсутствие трупов и все такое… Но тем не менее кое-какие новости у меня есть. – Гослинг достал конверт из портфеля, который был у него с собой, и протянул его инспектору.
Пока инспектор изучал содержимое конверта, Гослинг продолжил свой рассказ:
– Яблоко, которое, как вы сказали, вам удалось вырвать из скованной трупным окоченением руки актрисы – кстати, Эмили, напомни мне об этом позже… Так о чем бишь я? Ах, да яблоко. Его шкурка проколота в одном месте, а в самом яблоке обнаружено невероятное количество цианида. Достаточное, чтобы убить женщину в течение нескольких мгновений. И не только ее, но и всех ее друзей со стадом слонов в придачу. И все равно что-то еще останется.
– Кажется, ты прав, – заметил инспектор, читая отчет Гослинга.
– А это значит, что или убийца очень, очень, очень хотел убить ее, или просто не представлял, что делает, и вводил яд до тех пор, пока не решил, что этого достаточно.
– А пирог? – спросила леди Хардкасл.
