– По крайней мере, дайте мне сорок девять центов, – сказала Анжелика.
«Если эти люди заплатят мне и, таким образом, станут моими клиентами, – думала она, – нас могут защитить ориши, если, конечно, здесь остались хоть какие-нибудь ориши и если после всего, что случилось сегодня, мое ita хоть что-нибудь значит».
Мавранос сонно улыбнулся и вытащил из кармана горстку мелочи.
– Смотрите-ка, – сказал он, – точно, – и бросил четвертак, два десятицентовика и четыре пенни в ее дрожащую протянутую руку. Потом посмотрел мимо Анжелики на Кути и Пита: – Не поможете, парни? Дайте-ка я открою заднюю дверь.
Он тяжелой походкой побрел вдоль машины, побрякивая ключами в кармане джинсовой куртки, а Кути и Пит тревожно переглянулись и направились за ним.
Книга первая
Добраться до лодок
Это видение мелькнуло перед ним и пропало, словно исчез след горячего дыхания с потускневшего зеркала, стоявшего за нею, в резной раме из черного дерева, изображавшей целый лазарет убогих черных купидонов (иные были без голов, и все калеки), предлагавших черные корзины с обгорелыми фруктами каким-то черным божествам женского пола…
Чарльз Диккенс, «Повесть о двух городах»
[14] Троил: Не волнуйся, я сдержусь.
Во всяком случае, хочу сдержаться.
Уильям Шекспир, «Троил и Крессида»
[15] Глава 3
– Словом, – сказал Сидни, – время теперь такое отчаянное, что приходится играть в азартные игры и ставить отчаянные ставки. Пускай доктор играет наверняка, а я буду играть на проигрыш.
Чарльз Диккенс, «Повесть о двух городах»
В конце концов Дженис Корделия Пламтри очутилась в кресле, стоявшем в телевизионном фойе.
Ей случалось навещать людей в больницах, где линии на линолеумном полу вели куда-то – «Идите по желтой линии, и попадете в акушерское отделение», ну или куда-то еще, – но черные линии на сером линолеуме медицинского центра «Роузкранс» водили вокруг по большой неровной петле, в которой зияли удручающие прогалы на перекрестках коридоров. Может быть, здесь суть была в том, чтобы можно было самостоятельно выбрать место назначения – телевизионное фойе, пост дежурного медика или твоя «комната» с двумя незаправленными кроватями, без ванны и даже умывальника и с незапирающейся дверью.
В коридорах и фойе имелись окна из армированного стекла, но из них были видны только огороженные дворики, покрытые в это предвечернее время густой тенью и совершенно пустые, если не считать легких столиков и мусорных контейнеров с куполообразными крышками и распашными дверями; туда по большей части было невозможно попасть.
Висевшие по стенам блеклые репродукции акварельных изображений цветов были забраны плексигласом, а не обычным бьющимся стеклом. Она не могла припомнить, каким образом выяснила это, вроде бы она ни разу не прикасалась ни к одной из этих картинок за… девять дней – столько времени она уже провела здесь.
– Думаю, что он похож на вас, – продолжал доктор Арментроут. Тучный седовласый психиатр подтащил свое кресло к тому, в которое рухнула она, когда все же сошла с петли, прочерченной на полу, и ввалилась в телевизионное фойе. Он говорил с ней уже минуту или две, но она смотрела мимо него.
За спиной Арментроута, в подвешенном к стене (выше человеческого роста) прикрытом прозрачным плексигласовым щитом телевизоре Хамфри Богарт, сверкая зубами, безжалостным тоном говорил толстяку: «Нам не обойтись без козла отпущения». Цвета на экране не было, и все персонажи – и Толстяк, и Богарт, и Джоэл Кэйро, и «стрелок» – были черно-белыми, как воспоминания о ком-то.
Пламтри пошевелилась в кресле, обитом клеенкой, и плотнее закутала колени джинсовой курткой, но не отводила глаз от экрана. Убийство, судя по всему, уже свершилось, и козел отпущения должен был смениться.
– Ну что еще? – спросила она и рассеянно добавила: – Кто похож на меня?
– Кокрен, тот мужчина, которого доставили из норуолкской больницы, – сказал Арментроут. – Его жена погибла в минувшее воскресенье, в первый день Нового года, – на рассвете завернулась в простыню, обмотала голову плющом и выбежала прямо под машины на 280-м шоссе, в округе Сан-Матео. – Пламтри не повернула головы и не сказала ни слова, и доктор продолжил после короткой паузы: – Она была беременна, и плод тоже погиб; как вы думаете, это важно? На прошлой неделе он отвез прах в ее родовое поместье, во Францию. Судя по всему, у него там случился острый приступ паранойи, а потом еще раз, когда он сошел с самолета уже в Лос-Анджелесе.
– Вот-вот-вот! – сказала Пламтри.
– Что случилось тем воскресным утром? – спросил психиатр таким непринужденным тоном, будто задавал ей этот вопрос по меньшей мере ежедневно.
– Жена этого парня бросилась под автобус, – резким тоном бросила Пламтри, – сами же сказали. Кокошка.
– Как вы меня назвали, Дженис? – осведомился доктор, чуть повысив голос.
– Да не вас, а его. Разве вы сами не так его назвали?
– Кокрен.
Арментроут пошевелился, клеенчатое сиденье его кресла громко скрипнуло, и Пламтри ухмыльнулась, не отрывая взгляда от экрана.
– Кокрен, – громко повторил Арментроут. – А почему вы сказали, что это был автобус? Ведь я не говорил, какая ее сбила машина. Почему же вы решили, что это был автобус?
Телеэкран померк было, но тут же вспыхнул снова.
Показывали фильм с Хамфри Богартом; по-видимому, «Мальтийский сокол» – Пламтри узнала Элайшу Кука, Мэри Астор и Сидни Гринстрита. Она удивилась тому, что фильм шел в цвете, но быстро сообразила, что теперь чуть ли не все старые кинофильмы раскрасили. Она не могла вспомнить, сколько времени просидела тут, глядя на экран, и растерялась, когда, посмотрев в сторону, увидела в соседнем кресле доктора Арментроута. Распрямила согнутые ноги и вытянула их вперед – так, чтобы пятки тапок упирались в пол, а носки торчали вертикально вверх.
– Так, что вы говорили, доктор? – бодро спросила Пламтри. Не в последнюю очередь для того, чтобы оттянуть продолжение разговора; она вынула из кармана рубашки пластиковый флакон листерина, отвинтила крышку и сделала глоток.
На высоко подвешенном экране Богарт соглашался на предложение Питера Лорре сдать героиню Мэри Астор полиции. «В конце концов, – сказал Богарт, – это же она убила его». Потом он промямлил что-то насчет миль и лучника. «Неужели жертву убили издалека стрелой? Разве она находилась так далеко, что ее нельзя было достать копьем?»
Но Пламтри уже видела этот фильм, и действие должно было развиваться совсем не так: они ведь решили повесить всех собак на героя Элайши Кука. Наверно, по телевизору показывали другую версию, какой-нибудь режиссерский перемонтаж.
