«Мозги у тебя свернулись», – подумал Кокрен. Он уставился в окно, поежился, увидев, как свет прожекторов, направленных на легкие столики в огороженном дворе, лишь подчеркивает полную темноту на раскинувшейся дальше автостоянке, и подумал о вплавленной в стекло проволочной сетке, которая не позволит ему разбить окно, и о множестве тяжелых стальных дверей с двойными замками, отделявшими его от настоящего мира работы, баров, шоссе и нормальных людей.
Телефон продолжал надрываться, но Кокрен снова вспомнил о переговорном устройстве для будущего младенца, которое они с Ниной купили, чтобы слышать, не заплакал ли он, вспомнил рассеянные слова Лонг-Джона Бича: «Она стоит», – и ему расхотелось отвечать на звонок.
– А у вас, – обратился он к Пламтри, – уже была эта… ВК?
– Да. – От грустной улыбки на ее щеках появились ямочки. – Неделю назад, как раз в той переговорной комнате. На эти слушания разрешают пригласить двух родственников или друзей с воли. Мамочка не захотела прийти, зато пришла Коди, моя соседка по квартире. Коди никому спуску не даст.
– О… – Однорукий не принял повышенную ставку Кокрена, но Кокрен совершенно не желал вести с ним какие-нибудь разговоры. – И что же сделала Коди?
Пламтри вздохнула:
– Даже и не знаю. Похоже, что она побила адвоката пациентки – у него вроде бы губа была разбита. Наверно, доктор Арментроут ее разозлил. Но в итоге я теперь прохожу по разряду «53–53» с подозрением на «53–58» – больнице поручили временное опекунство надо мной, и теперь она может продержать меня здесь год… или, – она кивнула в сторону Лонг-Джона Бича, – еще дольше. Так что и моя работа официантки, и моя машина – все это ушло в историю.
– Это… Дженис, мне очень жаль, – отозвался Кокрен. – Как только выйду, посмотрю, не удастся ли мне что-нибудь сделать… – Он почувствовал, что краснеет: слова казались ему неловкими, но в этот момент он действительно захотел вытащить ее из больницы, от этого зловещего доктора. Перегнувшись через стол, он взял ее за руку. – Клянусь, я вытащу вас отсюда.
Пламтри пожала плечами и сморгнула навернувшиеся слезы, но посмотрела в глаза Кокрену с твердой улыбкой.
– «Куда ни взглянет око неба, – продекламировала она, – всюду для мудреца – счастливый порт и пристань»
[18].
Кокрен вдруг почувствовал, как по его рукам побежали мурашки, как будто туда вернулось утраченное было кровообращение, и он сплел свои пальцы с ее. Это были строки из «Ричарда II», из монолога, который его жена Нина часто цитировала, будучи не в настроении, и он отлично их помнил. Они следовали сразу за эпизодом, когда король изгнал герцогов, и Кокрен, вспомнив, за что Пламтри попала сюда (она уверяла, будто убила короля), продолжил монолог:
– «Вообрази, что птицы – музыканты, – неуверенно проговорил он, – что дерн – травой усыпанная зала, цветы – красавицы, твои шаги – торжественный или веселый танец…»
[19]
И тут Лонг-Джон Бич открыл рот, и в его резком клокочущем выдохе послышалась плещущая какофония, схожая с шумом дальнего бунта, а потом женским голосом, как бы язвительно издеваясь, он закончил монолог:
– «Того из нас тоска грызет слабей, кто ею небрежет, смеясь над ней»
[20].
…А потом Кокрен вдруг очутился на линолеумном полу в каких-то футах от стола, дрожа всем телом, а отброшенное кресло валялось у стены в нескольких футах за его спиной: женский голос оказался голосом покойной Нины, и, когда Кокрен резко обернулся, обнаружилось, что рядом с ним сидит массивная фигура, с лицом, закрытым деревянной маской, и зрачки золотых глаз, смотревших на него сквозь прорезанные глазницы, были горизонтальными, как у козы. Кокрен мгновенно извернулся, подхлестнутый приступом своего иррационального рефлекторного страха, и со всей силы всадил правый кулак точно в середину маски.
Но по полу, вывалившись из перевернутого кресла, покатился Лонг-Джон Бич; кровь хлестала из его расплющенного носа и растекалась лужицами по глянцевому линолеуму.
Пламтри соскочила со своего места, обогнула стол и опустилась на колени возле старика, но вовсе не для того, чтобы помочь ему; она вскинула сжатый кулак выше уха и яростно стукнула по лужице крови на полу. В миг удара что-то хрустнуло, и при этом звуке скальп Кокрена словно натянулся от всплеска сочувствия.
– Иисусе! – раздался хриплый крик со стороны сестринского поста. – Санитары! Зеленый, мать вашу, код! Силовая остановка!
Пламтри успела лишь встретиться взглядом с Кокреном и улыбнуться, когда дверь распахнулась, в ней появился и ввалился в комнату поднятый вертикально матрас, который несли двое охранников; этим матрасом они сбили Пламтри с ног, так что она упала навзничь, накрыли ее и навалились сверху, чтобы не дать ей подняться.
– Это… – выдохнул Кокрен, – это неона, это я его ударил.
Арментроут, вбежавший в комнату, злобно посмотрел на Кокрена.
– На нее посмотрите! – рявкнул он.
Окровавленный кулак Пламтри на мгновение высунулся из-под матраса, но один из охранников тут же перехватил руку за запястье и прижал к полу.
– И какой же рукой его ударили вы? – ядовито осведомился Арментроут.
Кокрен поднял правую руку, и у него похолодело в животе: он увидел (но почему-то совсем не удивился этому), что кожа на костяшках пальцев совершенно целая, и даже на пятне депигментации в форме листа плюща нет ни ссадинки.
– Ей – никаких лекарств, – резко бросил Арментроут дежурной медсестре, вбежавшей в комнату со шприцом наготове. – Только не сегодня; ей… э-э… через пару часов назначен укол атропина. И не спорьте со мной! Поместите ее в «тихую комнату», «на вязки», с пятиминутным контролем.
Один из охранников изумленно воззрился на него снизу вверх.
– Вы не дадите ей успокоительного? – спросил он, покачиваясь на матрасе, под которым извивалось тело Пламтри.
– Это я ударил старика! – крикнул Кокрен. – Я, а не она!
– Вы заработали себе медикаментозную программу, – будто непринужденным тоном, но очень быстро сказал ему Арментроут, – этим… мальчишеским рыцарством. Нет, – вновь обратился он к охраннику. – Просто выведите ее отсюда.
– Ужас! – буркнул тот себе под нос. – Стэн, держи другую руку, а я выверну разбитую.
– Смотри, чтобы не укусила, – предупредил его напарник, запуская руки под матрас. – Я ее еще и за волосы держу, но она, похоже, готова оторвать их вместе со скальпом.
Охранники вздернули Пламтри на ноги. Она скалила зубы и яростно щурилась, но конвоир умело завернул ей поврежденную руку, и стоило ему нажать чуть сильнее, как ее колени подогнулись и губы болезненно искривились. Охранники медленно вытащили ее из помещения. Дежурная медсестра усадила Лонг-Джона Бича в кресло, где он и застыл, уронив между коленями лицо, с которого быстро капала кровь, пока она говорила по стоявшему рядом телефону.
