Но ни Пламтри, ни Арментроут так и не появились в кафетерии, а когда Кокрен неохотно поднялся с места, намереваясь посетить телевизионное фойе, и стряхивал крошки с ширинки своих дурацких вельветовых штанов, к его столу решительно подошла молодая женщина в белом медицинском халате.
– Сид Кокрен? – осведомилась она, лучась радостью. – Доброе утро, я Тамми Эдди, трудотерапевт, и, если вы сейчас не заняты, я бы хотела провести с вами тесты на мануальную ловкость. По правде говоря, это просто детский сад – пациенты всегда спрашивают, хорошо ли я умею плести корзины!
Кокрен заставил себя ответить на ее улыбку, хотя нынче утром ее жизнерадостность казалась ему столь же неуместной, как и пожелание успехов в наступившем дне, напечатанное на упаковке влажных салфеток, выданных вместе с завтраком, и на футболку его она не обратила никакого внимания.
Он открыл было рот, чтобы сообщить ей, что должен найти доктора Арментроута и сообщить ему нечто важное, но вдруг передумал и сказал:
– Ладно.
– Тогда пойдемте в переговорную комнату, согласны?
«Может быть, встретим ее по пути», – попытался оправдаться перед собой Кокрен.
Но в залитом солнцем телевизионном фойе, через которое он прошел следом за молодым трудотерапевтом, не было ни души. Кокрен обратил внимание, что кровь тщательно смыли и пол опять сиял глянцевым блеском. А когда они подошли к переговорной комнате, Эдди пришлось вынуть из кармана ключи и открыть дверь, потому что внутри на сей раз никого не было.
– Прошу, Сид, – сказала она, указывая на стул возле стола. – Местечко на столе найдется? О, отлично, этого вполне хватит. Сегодня у нас будет урок по… – Она принялась рыться на полке над микроволновкой и, повернувшись, положила на стол перед Кокреном два пятидюймовых квадрата синей клеенки с перфорацией по краям, тупую белую пластмассовую иглу вроде швейной и тонкий оранжевый шпагат.
– Догадываетесь?
– Вязанье? – осторожно предположил Кокрен, сразу вспомнив о книге, которую читал три дня назад, в самолете, возвращаясь из Парижа.
– Почти угадали. Шитье. Это называется «Алленовский тест когнитивного уровня», и я покажу вам различные способы, какими можно сшить вместе эти лоскуты. Вот, нитка уже вдета – принимайтесь за дело и сшейте их, как вам захочется.
Кокрен терпеливо соединил ниткой два квадрата, как крышки обложки блокнота на спиральном креплении, и, когда он закончил, трудотерапевт снова просияла и сообщила, что он сам дошел до выполнения «обметочного стежка». Потом она отобрала у него клеенки, вынула нитку и принялась показывать ему другой шов, при котором нужно было пропускать дырки и возвращаться к ним обратным ходом, но, в то время как пальцы Кокрена послушно выполняли ее указания, его мысли занимала книга, которую он читал в самолете.
Тревожило его то, что он уже читал «Повесть о двух городах» Диккенса, хотя было это давным-давно, и в конце концов осознал, что книга, которую он читал теперь, сидя в самолетном кресле, при свете крохотной потолочной лампочки (томик в мягкой обложке из серии «Пингвин классик», лежавший на откидном столике между сигаретами и несколькими крохотными бутылочками бурбона «Вайлд теки» с эмблемой авиакомпании), содержала другой текст.
Поначалу отличия были малозаметны, потому что он лишь скользил глазами по строчкам, то и дело отвлекаясь от книги; его все еще трясло после вчерашней встречи – в узких древних улочках южнее Сены, возле собора Парижской Богоматери, где в открытые окна ливанских ресторанов видно, как крутятся на вертелах кебабы из нежнейшей баранины, – с человеком, который представился Мондаром… и очень скоро перестал казаться нормальным человеком и вообще человеческим существом.
Кокрен заставил себя сосредоточиться на продевании дурацкой пластмассовой иголки сквозь дырки в клеенках – это не вязанье, а шитье…
Женщина, о которой рассказывалось в книге, вязала и вышивала, вплетая в свои ткани имена людей, которым предстояло умереть на гильотине. Он припомнил, что ее звали вроде бы мадам Лафрог, или как-то еще в этом роде, но в книге, которая была у него в самолете, все французские революционеры называли ее Ариахной, объединяя имена Арахна и Ариадна, потому что она непрерывно вязала и была замужем за мужчиной «с бычьей шеей», содержавшим винную лавку. Пометки на задней стороне обложки сообщали, что это был nom de guerre, ее революционный псевдоним, а вот все мужчины тогда присвоили себе имя Жак. Кокрен помнил, что во время французской революции переименовали даже месяцы календаря, но вспомнил он только одно из новых названий, термидор, и пытался сообразить, как же назывались остальные. Фрикасе? Джамбалайя? Рататуй?
Сейчас он улыбнулся этому воспоминанию и попытался сосредоточиться на действиях трудотерапевта, которая все так же радостно демонстрировала ему «одинарный кордовский шов», и не думать о книге.
И все же сейчас он сообразил, что отличия романа, прочитанного в самолете, от варианта, который он читал в молодости, должны были появиться с самого начала. В частности, в эпизоде лондонского суда в Олд-Бейли, где француза Чарльза Дарнея судили по обвинению в государственной измене, насколько помнил Кокрен, «всюду были рассыпаны ароматические травы, покропленные уксусом, в виде предохранительной меры против тюремного воздуха и тюремной горячки», а в этом тексте барьер оплетал живой плющ, а пол обильно поливали красным вином…
И благодаря рифме «шпион – тащи вон» он запомнил ту сцену, где этого самого шпиона фиктивно хоронят, наложив в гроб камней… Но он также помнил, что шпион был мужчиной, его звали Клай, и это имя никак не могло быть сокращением от Клитемнестры.
Его рука, проталкивавшая иголку сквозь дырки в клеенке, задрожала. В книге, которую он читал в самолете, ткань Ариахны сопротивлялась и сминалась всякий раз, когда та вшивала в материю новое имя, не желавшее входить в список.
– Этот способ вам не очень-то дается, да? – спросила Тэмми Эдди.
Кокрен поднял на нее глаза:
– Да, это трудно.
– Трудно запомнить то, что я сказала?
– Трудно вообще что-нибудь запомнить. Но я справлюсь.
Он думал об одном из эпизодов заключительной части той книги, которую читал давно: где беспутный англичанин Сидни Картон возвращает самоуважение, пробравшись во французскую тюрьму Консьержи, чтобы поменяться местами с почти неотличимым от него французом Чарльзом Дарнеем, которого должны наутро казнить… а потом заставил себя вспомнить то же место, каким оно было в той книге в самолете три дня назад…
В этой версии дверь тюремной камеры тайно отперла женщина – женщина по имени Клитемнестра, которая каким-то образом являлась той самой греческой Клитемнестрой из «Орестеи» Эсхила, явившейся, чтобы искупить совершенное ею убийство мужа, великого царя Агамемнона.
И в этом безумном варианте заключенный оказался тоже женщиной, но так же похожей на нее, как две капли воды, и когда она потребовала объяснить, почему Клитемнестра решила спасти ее ценой своей жизни, та сказала: «Прошу прощения. Мадам забыла, что мы с ней договорились сегодня вечером играть в паре».
