Пит отключил телевизор от сети и снял его со стола, чтобы освободить место для фордовской катушки зажигания и обшарпанного старенького частотного модулятора.
– Надеюсь, мыши не сожрали провода за эти два года, – пробормотал он, обращаясь к Кути.
– Твои приборы могли приманить разве что призраки мышей, – ответил Кути, все еще державший в руках аэрозольный баллончик.
– Как он умер? – спросила Анжелика у Пламтри. – Ваш отец.
– Леди, Иисус с вами! – с усилием проговорила Пламтри. – Вы просто забалтываете меня, чтобы я попусту теряла здесь время.
Анжелика подняла пурпурный баллончик и показала Пламтри этикетку – шаржированное изображение крылатого ангела с мечом, сталкивающего черта с крыльями, как у летучей мыши, в огненную яму. Инструкция гласила: «Обрызгайте все вокруг и перекреститесь».
– Вообще-то это всего лишь освежитель воздуха, – сказала Анжелика, – но сделан на фреоне, а эта миленькая этикетка отпугивает призраков. Стоит мне побрызгать им вокруг вас, как вы сможете говорить свободно.
Анжелика подняла флакон над головой Пламтри и нажала на головку; с шипением вырвавшееся из баллона облачко (с запахом уборной на автостанции) окутало и Пламтри, и Анжелику.
Пламтри набрала полную грудь воздуха и выдохнула.
– Ладно! – сказала она, как только Анжелика опустила баллончик. – Он упал с крыши дома, это случилось в Сан-Франциско, на одной из старых виноделен, что к югу от Маркет-стрит. Этот район, к югу от Маркет, называют Сома, понимаете? «В царстве Сомы много трав, и знаньем стократным они обладают». Это из «Ригведы». Надеюсь, вы не ошиблись насчет этой брызгалки. Он возглавлял коммуну хиппи вроде тех, что называли себя диггерами. Привечали и кормили бездомных беглецов. Отцовская коммуна носила странное название «Левер бланк», («Пустой рычаг»); она несколько раз упоминалась в книгах о «семье Мэнсона». Я думаю, что это название означало «голосуй, не голосуй – все равно получишь…» или еще что-то в таком роде. Мама ушла из коммуны через пару лет после его смерти; она всегда говорила, что его убили, потому что это случилось во время летнего солнцестояния, а он на Пасху не смог стать королем Запада. В шестьдесят девятом шла борьба за этот титул, точно как и в девяностом.
Пит отослал Оли, поручив ему снять аккумулятор с какого-нибудь из автомобилей «Солвилля», и теперь сметал пыль с начерченных карандашом линий и дыр, просверленных в столешнице еще в 1992 году, когда они впервые собирали телефон.
– Так… – нейтральным тоном произнесла Анжелика и указала на две карты, все еще лежавшие лицом вниз. – Возьмите-ка еще одну.
Пламтри перевернула вторую карту; это оказалась El Borracho – Пьяница, не имевшая номера, на которой были изображены мужчина в белой рабочей одежде, бредущий на полусогнутых ногах с бутылкой в руке, и собака, норовившая ухватить его за пятки.
– А вот это ты этой ночью, – сказала Пламтри и, подняв карту, показала ее Кокрену.
Кокрен присмотрелся к картинке, вздернул голову и нахмурился.
– Может, я и напился, – сказал он, – но скотом не был. Скорее все это больше походило на то, о чем пел Лонг-Джон Бич. – Он неловким движением потер лицо обеими ладонями, и Анжелика заметила на фалангах пальцев родимое пятно в форме листа. – А кто, интересно, выпил все «Манхэттены» и «Будвайзер»?
– Мы сейчас говорим о вас, – напомнила Анжелика. – Что вы скажете об этой картинке?
– Ненавижу пьяниц, – заявила Пламтри. – Никогда не позволяла Дженис связываться с такими. – И, по-видимому, чтобы завершить дискуссию о карте Borracho, она наклонилась и перевернула третью карту.
Это оказался номер 46, El Sol, с изображением окруженного шипастой золотой короной круглого лица без тела. Пламтри вдруг зажмурилась и повалилась на подушки, заменявшие спинку дивана, вцепившись скрюченными пальцами в свои растрепанные белокурые волосы; она со свистом безостановочно втягивала воздух раздутыми побелевшими ноздрями, начавшими вдруг выделяться на загорелом лице, – и Анжелика мимолетом подумала о том, каким образом пациентка психиатрической больницы умудрилась загореть. Пламтри чуть слышно шептала вновь и вновь одну и ту же фразу.
За свою продолжительную практику Анжелика научилась не поддаваться паническим настроениям пациентов.
– Думаю, нам стоило бы добавить снадобья Святого Михаила, – спокойно сказала она и, подняв пурпурный баллончик, снова сделала два продолжительных пшика над головами.
Пит и Кути отвлеклись от сборки телефона и уставились на Пламтри, а Мавранос нахмурился и принялся похлопывать по бедру рукоятью револьвера.
Теперь Анжелика смогла разобрать шепот Пламтри:
– …Духа! Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! Во имя Отца, и…
– О чем напомнила вам эта карта? – спросила Анжелика, повысив голос ровно настолько, чтобы перекрыть этот испуганный шепот. – Что бы это ни было – здесь его нет. Здесь только маленькая картинка.
– Позвольте мне, – сказал Кокрен и, не дожидаясь ответа, шагнул вперед и опустился на колени рядом с напрягшейся дрожащей Пламтри. – Дженис, – сказал он, – сейчас 1995 год, одиннадцатое января, среда, время, вероятно, около полуночи. Мы в Лонг-Биче, тебе двадцать восемь лет. – Он посмотрел на карту Sol, все еще лежавшую лицом вверх на диване, перевернул ее рубашкой вверх и повернулся к Анжелике: – У нее бывает повторяющийся кошмар, в котором солнце валится на нее с неба и давит ее.
Пламтри открыла глаза, уронила руки и, моргая, обвела взглядом всех, смотревших на нее.
– Прошу прощения. Я орала?
Анжелика улыбнулась ей. «Это, – подумала она, – должна быть одна из ее личностей. Как же мне нравятся позерство и театральность диссоциативных».
– Нет, – невозмутимо ответила она. – Этим джентльменам понадобилась помощь в их работе с телефоном. – Слова Пламтри о травах напомнили ей об одной из важнейших составляющих, без которых телефон вряд ли будет работать, и, найдя взглядом Джоанну, она сказала: – Помнишь отвар, который мы готовили на плите два года назад? Надо его снова сделать. Пит, наверно, забыл за своими железками. Мяту – листья yerba buena – можно нарвать около гаража, а текила стоит в шкафу, если, конечно, Арки еще не выпил ее.
– Я выпил ваш бурбон, – огрызнулся Мавранос. – Текилу я не трогал.
Анжелика всплеснула руками, снова повернулась к Пламтри и со всей доступной ей непринужденностью осведомилась:
– Вы хорошо помните больницу, в которой лежали, когда вам было два года? Были там… сад, игровые комнаты, кафетерий? Попробуйте описать все это.
– Я помню только свою палату, – ответила Пламтри. – На тумбочке у кровати лежали открытки с пожеланием выздоровления, – добавила она, словно пытаясь услужить.
– Снова закройте глаза, но на этот раз постарайтесь расслабиться. – Когда Пламтри повиновалась, Анжелика продолжила: – Вы обнаружите, что можете очень ясно вспомнить подробности, особенно из детских времен, если сумеете освободить голову от посторонних мыслей и просто расслабиться. Здесь, с нами, вы в полной безопасности, поэтому вам можно расслабиться, ведь правда?
