– У Арки сохранилось засушенное глазное яблоко мертвого короля-рыбака, – сказал он. Это будет отличное прикрытие.
– Нет, – воскликнула Пламтри, – если я должна сидеть здесь и слушать эту собачью чушь, то пусть будет два пива!
Анжелика уловила в ее голосе сквозь напускную браваду дрожь страха.
И решила, что выпить пива будет не вредно и ей самой (а может быть, еще и текилы, которая, судя по запаху, уже грелась в кастрюле на кухне, – если в бутылке что-нибудь осталось). Она дернула головой и звучно боднула косяк.
– Полагаю, он у тебя действительно с собой, – устало сказала она Мавраносу. – И полагаю, призрак былого короля-рыбака может и не быть изгнан после смерти нынешнего короля-рыбака, потому что он, если можно так выразиться, едет на заднем сиденье. – Она вздохнула. – Глазное яблоко… Оно активировано хоть в каком-то смысле? Я имею в виду, осталась в нем искра, какая-нибудь жизненная сила? И насколько далеко находится все остальное этого… мертвого короля-рыбака? Если его тело по-настоящему далеко или находится под водой, тогда от твоего сушеного глаза будет немного проку…
– Н-да… – протянул Мавранос и, пожав плечами, тряхнул головой. – Честно говоря, я уверен, что его тело находится в озере Мид. И он, наверно, уже использован.
– Н-да… – откликнулась Анжелика, вошла в кухню и, обогнув ноги мертвого короля, подошла к холодильнику. Джоанна помешивала в кастрюльке на плите ароматное варево из листьев мяты в текиле, и острый запах напомнил Анжелике, что она собиралась взять не только две банки пива для Пламтри, но и одну для себя.
Она услышала, как Пит спросил Мавраноса:
– Кто это был?
– Багси Сигел, – печально ответил Мавранос. – Когда его застрелили в сорок шестом году, пулей выбило глаз из его глазницы, и отец Скотта спрятал его в тайнике в подвале отеля «Фламинго» в Вегасе. Отец Скотта был королем с сорок шестого по девяностый.
– Без балды? Эй, Анжи! – повысил голос Пит. – У нас все-таки получится!
Глава 9
Вино было красное и окрасило этим цветом мостовую узкой улицы в предместье Сент-Антуан, в Париже, где разбилась эта бочка с вином. Также окрасило оно много рук и лиц, босых ног и деревянных башмаков. Руки людей, пиливших дрова, оставили красные пятна на поленьях; у женщины, нянчившей ребенка, весь лоб был красный от той старой тряпки, которую она смочила в вине, а потом опять повязала себе на голову. Те, кто сосал деревянные клепки разбитой бочки, ходили точно тигры, вымазанные вокруг рта винной гущей, а один из них, шутник высокого роста, в грязном ночном колпаке, свесившемся длинным концом совсем на сторону, набрав грязных подонков на палец, вывел на стене: Кровь.
Чарльз Диккенс, «Повесть о двух городах»
«И теперь все они пьют, – думал Кокрен, – и варят в котле какое-то ядовитое зелье из текилы и мяты, и юный Буги-Вуги – Кути – по меньшей мере один раз наполнил вином свой кубок; если где-нибудь в Калифорнии этой ночью обсуждают еще худшую чушь, то, наверно, только в дурдоме для еще более тяжелых случаев, чем в „Роузкранс“. Но вроде бы пьян из всех здесь только я».
– Прах Багси Сигела похоронен в мавзолее Бет Олам на Голливудском кладбище в Санта-Монике, всего в двадцати милях отсюда, – говорил мужчина, которого звали Пит. – Его призрак в корешах с призраком моего отца; Анжи, помнишь, когда мы ездили на кладбище, чтобы забрать призрак отца под Хеллоуин в девяносто втором году, я стучал в мавзолей, а мне оттуда на «тук-тук-тук» ответили «тук-тук»? Так вот, это был призрак Сигела.
– Помню, – ответила женщина, вошедшая из кухни с тремя банками «Курз». «Две для Коди, и ни одной для меня», – подумал Кокрен. Еще он подумал, что надо бы просто пойти в кухню и взять банку, но не мог решиться вновь оказаться перед мертвецом.
Его очень растревожила карта, которую Коди показала ему со словами: «Это ты этой ночью»; жирное бородатое идиотское лицо нарисованного пьяницы в короне из роз, которая, похоже, скрывала рога, накидка из звериной шкуры, корявые ноги, изгибавшиеся не в ту сторону, как у козы, которые заканчивались какими-то раструбами, вроде копыт.
Кути нашел в одной из коробок электрическую точилку для карандашей и теперь осторожно снял пластмассовый кожух, расцвеченный под волокнистую древесину. Внутри оказалась не фреза с наклонными ножиками: к электромотору был приделан толстый кусок желтого мела.
– Середина изрядно выбрана с прошлого раза, – сказал Кути, разглядывая мел. – Но можно присобачить пружину к другому месту, ближе к мотору; я помню, как Эдисон собирал это.
– Не уверен, что Эдисон сам знал, что делал, – отозвался Пит.
– Я помню, как он это делал, – повторил Кути.
– Хорошо, – сказал Пит. – Отлично. – Он взглянул на Кокрена и улыбнулся. – Точилка – наша телефонная трубка, точнее, динамик. Динамики, как правило, приводят в движение диафрагму при помощи индуцированных изменений в поле магнита; мы не можем применить этот метод, потому что физический магнит притягивает призраков, как ямка на тротуаре собирает дождевую воду. Если бы мы капитально готовились, я подключил бы пьезоэлектрический кварц или электростатическую установку с перфорированными конденсаторными обкладками, но эта схема тоже вполне годится для работы. Мы смочим мел водой, а затем прикрепим пружину диафрагмы к поверхности мела, которая будет вращаться, когда мы включим точилку для карандашей, – видите ли, мокрый мел шершав и обычно создает большое трение, но он на мгновение делается скользким, когда через него проходит ток. Все это происходит быстро и многообразно, благодаря чему можно получить из присоединенной диафрагмы отнюдь не идеальный, но довольно внятный звук.
Кокрен понимал, что Пит любезно пытается ввести его в курс происходящего, и поэтому поспешно улыбнулся в ответ, кивнул и сказал:
– Остроумно.
– И звук был получше, чем у многих современных наушников, – добавил Кути.
– Сынок, у меня и в мыслях нет принизить твоего прежнего оришу, – мягко сказал Пит. Одной рукой он взял связку стеклянных трубок, а другой – стеклянный цилиндр с металлическим стерженьком внутри, побрякивающим, как язык колокольчика. – Вакуумный насос я отнесу на кухню и присоединю к водопроводному крану, чтобы был сток у манометра Ленгмюра. Кути, ты тем временем собери всех в прачечной или на заднем дворе – в общем, чтобы никого не было в комнате.
– Раз уж вы пойдете в кухню, – сказал Кокрен, пытаясь не выдать жгучего нетерпения, – не могли бы вы принести и мне баночку пива?
Пламтри за его спиной хихикнула. Пит взглянул на Кути, тот пожал плечами и кивнул.
– Ладно, – сказал Пит.
Юный Оливер, сидевший на полу, привалившись к дивану, нерешительно заговорил:
– Вы ведь собираетесь звонить призраку нашего отца, да? Не ему самому, а его призраку? – Лицо подростка было напряженным, но Кокрен разглядел, что белки его глаз покраснели.
