Скотт устало сказал им, что сделает все, что в его силах, а они не выказали ни малейшего удивления, а лишь сдержанное сочувствие, когда Скотт с силой стукнул запястьем по зазубренному разодранному металлу и протянул руку, чтобы кровь из свежего пореза стекала на сухую землю.
Мавранос испуганно выругался и поспешил к стоявшему невдалеке автомобилю за аптечкой. И уныло отметил про себя, забинтовав Скотту разодранную руку и доведя его до автомобиля, что там, куда упала кровь короля, не появилось ни единого цветочка.
– Нарди Дин называет это законом императивного сходства, – сказал Мавранос Анжелике и Питу.
С океана наползал туман, и Мавранос знал, что ночью он будет только сгущаться, а когда в Гавиоте шоссе повернет в горы, станет совсем непроглядным. «Возможно, нужно будет на некоторое время передать руль Питу».
– Где-то там существуют вечные мощные формы, – продолжал Мавранос, – единственные в своем роде абрисы, и если перенять излишнее количество черт какой-нибудь из этих форм, если слишком близко подойти к ней, не важно, сознательно или нет, окажется, что весь этот треклятый наряд уже на тебе, что ты уже не ты, а то явление. Оно наступает на тебя.
– Как критическая масса, – вяло пробормотал Кути, покачиваясь на пассажирском сиденье.
– Ну, hijomío, – резко сказала Анжелика подростку, продолжая набивать патронами магазины, – тебе-то сходство с этой массой не грозит.
Глава 13
Засохли все лавровые деревья,
И метеоры спугивают звезды,
И бледнолицый месяц весь в крови.
Предсказывают мрачные пророки
Нам бедствия. Печальны богачи,
Бродяги же и прыгают и пляшут:
Те – в страхе потерять все, чем владеют,
А эти – радуясь наживе легкой
Благодаря раздору и войне.
Все эти знаменья нам предвещают
Смерть и паденье королей.
Уильям Шекспир, «Ричард II»
[50] Бернадетт Дин, которую немногочисленные близкие друзья называли просто Нарди, устроилась, скрючившись, на ветке засохшего персикового дерева и наблюдала за каменной лестницей, уходившей между рядами мертвых виноградных лоз к пляжу и розовато-серому океану. Привычка забираться на дерево, когда она была испугана или сильно растеряна, появилась у нее пять лет назад, а из последних одиннадцати дней она провела на ветках засохших деревьев, когда повозиться с малышами вызывалась Венди, – то этого дерева, то рожкового, то яблони, то авокадо, находящихся в разных концах Лейкадийского поместья короля-рыбака, – в общей сложности не менее полного дня.
Двадцать лет назад, когда дождливым утром 29 апреля 1975 года Нарди попала на авиабазу Кларк в Маниле, и персонал базы, и оказавшиеся там путешественники при виде ее и остальных пассажиров, выгрузившихся из самолета, единодушно всплескивали руками и восклицали: «Ах, ах, слава богу, теперь вам ничего не грозит!» Она узнала, что в пять утра, всего через четыре часа после вылета их самолета, сайгонский аэропорт подвергся тяжелому обстрелу. Но ракеты начали падать на Сайгон еще за два месяца до того, как отец-американец добыл ей билет, а до тех пор целых десять лет жизни, как она припоминала теперь, постоянно сопровождались отдаленным гулом самолетов и разрывами бомб. Ее багаж был отправлен заранее, но она его так больше и не увидела – когда она наконец-то прибыла в Кэмп-Пендлтон в Южной Калифорнии, у нее имелась только та одежда, что была на ней, и тонкие, как целлофан, листочки сусального золота, которые отец сумел рассовать ей по карманам.
В Калифорнии все было непривычно до дикости, даже невзирая на помощь иммигрантки из Вьетнама, попавшей сюда раньше. «Здесь бедные каждый день едят говядину, – говорила та, – а все богатые – вегетарианцы». И когда ее новый сводный брат-американец, с которым она впервые познакомилась, отвез ее в современный торговый центр в Коста-Мезе, ее больше всего поразили пенни, никели и даже четвертаки, разбросанные в бассейне вокруг внутреннего фонтана; она никак не могла отделаться от двух мыслей: что люди бросают туда монеты и что другие не лезут туда, чтобы вытащить эти деньги.
Нарди было уже тридцать – но с первого числа этого месяца, когда мертвое тело Скотта обнаружили на лужайке, пологим склоном уходившей от дома к берегу, ей снова стали сниться те дни. Только фонтаны в этих снах были сухими и совершенно пустыми, а ракеты срывались с ночного неба еще до того, как авиалайнер, в котором она находилась, успевал оторваться от полосы.
Нарди в последний раз увидела Скотта Крейна живым, когда он босиком спускался рысью по этим самым каменным ступеням, чтобы спасти своего четырехлетнего сына Бенджамина. Десять минут назад кто-то позвонил Скотту с серьезными угрозами, и когда он вскочил с постели и собрал в атриуме всех, кто жил здесь в имении – Арки и Венди, и их двух дочерей-подростков, и двоих сыновей Дианы от ее первого брака, и саму Нарди, и Диану и четырех малышей, родившихся у нее и Скотта, – не хватило Бенджамина, а трехлетняя дочка сказала, что на подоконник в спальне Бенджамина прилетела черная ворона и передала мальчику, что на лугу его ждет волшебница, которой срочно нужно его увидеть.
«Со мной только что говорила по телефону женщина, – говорил Скотт собравшимся в кухне Нарди, Арки и Диане, разуваясь и снимая резинку с собранных в хвост все еще темно-каштановых волос, рассыпавшихся по плечам, – по ее словам, она говорила с призраком моей первой жены Сьюзен, в облике которой пять лет назад, в пустыне близ Лас-Вегаса, воплотилась смерть; ей также известно, что во время большой игры на озере Мид меня называли Летающей монахиней, и она сказала, что хочет заполучить „Фламинго“, а это, несомненно, означает, что она входила в число „валетов“, претендентов, участвовавших в игре пять лет назад, когда отель „Фламинго“ еще оставался замком и крепостью короля. Я сказал ей, что гостиницу снесли, но подозреваю, что у нее есть обломок того здания и что он должен быть могущественным талисманом… У нее должно быть еще много чего (всякие маски, экраны и даже, может быть, один-другой подчиненный призрак), иначе она не смогла бы миновать нашу оборону, не проявившись как явный нарушитель. А теперь придется признать, что она смогла заманить к себе Бенджамина. Я пойду к ней один, потому что иначе она скорее всего его убьет».
Арки Мавранос попытался настаивать, что, дескать, идти спасать малыша должен он: «Арки, я же крестный Бенджамина, – сказал он с нажимом, – и я не ранен».
Скотт Крейн не пустил Арки, а потом наотрез отказался и от его предложения «хотя бы спину прикрыть с оружием».
И Скотт вприпрыжку захромал по ступенькам в сторону наклонной лужайки за домом, а через несколько минут прибежал Бенджамин и принялся сквозь слезы рассказывать, как тетенька повалила его и приставила копье к его горлу, а потом превратилась в дядьку. «Папа стал разговаривать с этим дядькой, – рассказывал мальчик. – Это очень плохой дядька».
В этот момент посуда в буфетах задребезжала, и люстра закачалась на цепях.
