Мавранос выругался сквозь зубы и хлопнул себя по шее.
– Хиппи-друидов нет, – сказал он, – зато мошкары до фига!
– В этот час здесь, – сказала Анжелика сдавленным голосом, – могут быть только призрачные мухи, las moscas, крохотные духи мертвецов; или мы привезли их с собой, или они тут уже были. Обычно они просто мотаются невидимым облаком, но нынче утром сконденсировались, в сущности, из-за внезапного появления здесь мертвого короля. – Она подняла голову и добавила, нахмурившись: – Постарайтесь не вдыхать их, и если у кого-нибудь есть кровоточащие порезы, прикройте.
– Подержи, Арки, – сказала она, вручая Мавраносу бутылку кенвудского каберне 1975 года. – Откроешь, когда я скажу.
– Ладно, валяй, делай, что положено, – ответил Мавранос, – только постарайся быстрее, ладно? Эти ребята на лодке, наверно, вернутся, а может быть, и их друзья подтянутся.
– Арки, ты совершено прав, – сказала Анжелика, – но для этой процедуры важно, чтобы все присутствующие понимали, что происходит, и были с этим согласны. – И она быстро продолжила, обращаясь ко всем: – Видите ли, мы сейчас проведем нечто вроде обряда почитания мертвых, только задом наперед. Обычно процедура состоит в том, что какого-нибудь парня богато наряжают и закрывают маской (у лулкуми ее называют огунгун), и в него вселяется призрак умершего; это делается для того, чтобы призрак видел похороны, скорбящих людей, цветы и все такое, и как все о нем жалеют – тогда призрак может уйти, спокойно рассеяться, а не болтаться там, где жил, и создавать проблемы близким.
Говоря все это, она положила на камни сигарную коробку и накрыла ее белым льняным платком, а затем поставила сверху стакан, захваченный из мотеля. Вынула из рюкзака бутылку минеральной воды «Эвиан» и пояснила, откручивая пробку: «Это алтарь, boveda espiritual». Налила стакан до половины…
Потом она посмотрела на Пламтри, и в ее зеркальных очках отразилось тускло светящееся серое небо. Кокрен видел под ее распахнутым плащом приклад ружья.
– Обычно это делается так, – все так же быстро продолжала Анжелика, – ставят стакан с какой-нибудь хорошей водой, и каждый немного смачивает руки и виски, как бы в порядке очищения, таким образом почетный гость-призрак будет иметь этакого медиума, на котором можно будет сосредоточиться, но не зациклиться ни на ком из людей. – Она вынула бутылку из-под «Вайлд теки» из рюкзака и вывернула пробку. – Но, – хрипло сказала она, – нам нужен не его призрак, нам нужен он сам. И нам нужно удостовериться, что он действительно закрепился, что сам уход для него немыслим.
Она вылила все еще жидкую кровь, около трех столовых ложек, в воду и накрыла стакан открыткой мотеля «Стар», чтобы туда не добрались призрачные мухи.
– А теперь вам нужно будет это выпить.
Пламтри закусила губу, но кивнула.
– Это должно сработать, – прошептала она, – ну, пожалуйста, пожалуйста, пусть это сработает, пусть сработает. – Ее скулы потемнели от загара, как будто кожа туго натянулась, и Кокрен подумал, что ее руки, наверно, тряслись бы, если бы она не сложила их крепко в этом молитвенном жесте.
Кокрен вспомнил записку, которую оставил Кути, убежавший минувшей ночью. «Я не могу еще раз сделать этого… позволить вытолкнуть меня из моего сознания… я с ума сойду». «Эта женщина, – подумал он, – шесть дней тому назад перенесла электросудорожную терапию. Ее выбили из собственной головы, а после того ее несколько раз выгонял ее ужасный отец… Совсем недавно – на двое с лишним суток, и она вернулась только вчера утром. – Кокрен вспомнил, как она вчера с наигранной бодростью, даже весело, рассказывала: „Козья голова говорила на человеческом языке“… – Но она здесь, и идет на это добровольно. Согласие, а потом…»
Он шагнул к ней, протянул руку и сжал ее ладонь. Не отводя взгляда от стакана с мутно-красной водой на прикрытой тряпочкой сигарной коробке, Пламтри выдернула руку.
– Не обижайся, – чуть слышно сказала она, – наш флоп
[10] пошел.
Кокрен отступил назад. Сквозь прерывистый зуд мух он услышал за спиной какое-то слабое постукивание по камню и, обернувшись, увидел, что Мавранос вытряхивает из волос крохотные кубики автомобильного стекла.
– Могу сгонять за кофе и пончиками, – предложил Мавранос.
– Уже почти все готово, – ответила Анжелика.
Она разложила на камнях веточки мирта, полила их бензином для зажигалок, а рядом положила золотую зажигалку «Данхилл» и два серебряных доллара, которые Паук Джо принес в «Солвилль».
Наконец Анжелика выпрямилась, зябко поежилась и локтем задвинула висевший на ремне карабин за спину.
– Ну что ж, Арки, – сказала она, – открывай вино со скелетом. Мы все сейчас выпьем по глоточку, а потом я подожгу мирт. Все это с божьей помощью привлечет внимание Диониса (надеюсь, косвенное внимание), которое даст нам линию прямой видимости в потусторонний мир.
– А потустороннему миру – сюда, к нам, – бесстрастно добавил Мавранос, вворачивая в пробку штопор своего швейцарского армейского ножа.
– Пого! – громко воззвал он к серому небу и с громким щелчком выдернул пробку из бутылки. – Этот-то звук ты, старина, обязан узнать.
Он поднес бутылку к губам и, булькнув два раза, опустил ее и передал Питу Салливану, который тоже отхлебнул из горлышка.
– Пламтри – последняя, – объявила Анжелика, взяв бутылку у мужа и передав ее Кокрену. Гулявший по гавани ветер закидывал ее черные волосы ей в лицо. – И из стакана.
Кокрен поднял холодную бутылку и сделал несколько больших глотков; в это жуткое утро, да еще на пустой желудок одуряющее действие алкоголя показалось ему столь приятным, что он с трудом заставил себя вернуть бутылку, не приложившись к ней как следует.
– Мальчика жажда замучила, – невесело сказала Анжелика. – Но для вас это еще не все. – Она тоже отпила чуть-чуть и, снова наклонившись к своему символическому алтарю, сняла открытку и долила в стакан доверху пурпурного каберне. Потом поставила бутылку, звякнув о камни, взяла стакан, выпрямилась и вручила его Пламтри.
– Пока не пейте, – сказала ей Анжелика. – Вы, – обратилась она к Кокрену, – протяните к воде правую руку, чтобы родимое пятно глядело наружу.
У Кокрена зазвенело в ушах, и он отчетливо ощутил, как под рубашкой, по ребрам, побежала струйка пота.
– Зачем? – прошептал он и мысленно воскликнул: «Не буду!» Он как наяву услышал собственные слова, произнесенные в первый день пребывания в Медицинском центре «Роузкранс»: «Протянув кому-то руку, имеешь все шансы ее лишиться». И вспомнил струю алой крови, хлеставшей из руки, когда он тридцать три года назад сунул ее под секатор, нацелившийся на старый отросток лозы зинфанделя. Он совсем было настроился сказать это «Не буду!» вслух, но Мавранос заговорил раньше.
