– Младенцем бог Дионис лежал в совке для веяния. А ты оказываешься собакой на сене. – Он покачал головой, в его красных глазах стояли слезы, и слово «собака» словно повисло в воздухе. – Что вы думаете об этой ржавчине? Черт возьми, я ведь бывший наркоман, пытавшийся изменить свою жизнь! Вином я пытался перебить тягу к дури, а теперь всего лишь хочу отыскать богово, собственное, вино прощения. – Он снова постучал по сковородке ложкой, издав жалкий дребезжащий звук. – Дилер бодяжил в этой плошке герыч. Когда железяка проржавела, он отдал ее мне. Я соскоблил кусок красной корочки, замешал в ложке и вдавил, хоть и был уверен, что сдохну от заражения. Но все же не помер, хотя ноги отключились, и эта красная чашка хорошо поддерживала меня несколько месяцев.
– Никто из нас не может ничего сделать для других, – перебил его голос Пламтри. Кокрен заметил, что она повернулась и прислушивается. – Будь наша воля, мы сейчас сидели бы, например, в баре «Веселые ребята», или что-то еще в этом роде. – Она выбралась из кабинки и потянулась. – Пойдем-ка, поговорим возле телефонов, – сказала она Кокрену.
Кокрен, довольный, что удалось ускользнуть от несчастного карлика, встал и пошел вслед за ней.
За время разговора с Тутмосом Кокрен ни разу не слышал скрипа входной двери, но в длинном зале бара оказалось полно народу, причем все разговаривали тихим шепотом. Кокрен решил, что они выглядят так, словно все разом случайно попали в бомбоубежище: среди мужчин попадались одетые и в смокинги, и в джинсовые костюмы, и в перепачканный камуфляж, а женщины были и в потрепанных спортивных беговых костюмах, и в совершенно не подходящих по сезону голубых сарафанах – и никто из них не казался моложавым, все выглядели так, будто не спали целую ночь. Кокрен подумал, что у него самого и у его друзей должен быть точно такой же вид.
Пока они с Пламтри шли вдоль стойки, Кокрен заметил также человека, который расплачивался за выпивку, вытряхивая из тряпичного мешочка желтый песок, – и прежде чем дама, стоявшая за стойкой, аккуратно смела его, успел разглядеть, что это какие-то зерна, возможно, ячмень.
«Однажды мы вошли сюда через дверь, находившуюся в Лос-Анджелесе, – думал он, – а теперь из Сан-Франциско… Насколько древним должно быть это заведение и из каких других мест открывались сюда двери? Возможно, еще на кожаных петлях, на протяжении веков и даже тысячелетий? Из Бостона, Лондона? Рима, Вавилона, Ура?»
Тут он с облегчением увидел, что на стене висят те же самые современные кнопочные телефоны-автоматы, одним из которых они пользовались, чтобы позвонить клоуну Стрюби.
– Послушай, – хрипло сказала Пламтри. – Чего нам делать-то? Только бежать.
– Ладно, – ответил Кокрен. – Но от чего? И куда?
– Ты ведь помнишь, – полушепотом сказала Пламтри, – кто такой «он» из списка на обороте меню, да? После того как он явился в восемьдесят девятом году, у меня все кости болели и кровь из носа хлестала. А на Святой неделе девяностого, когда он пытался выиграть корону в покер на озере Мид, он заполучил меня на полтора дня, и у меня случился нервный припадок, так что я не запомнила даже, что чувствовала тогда. Но на этот раз, закончившийся вчера утром, он владел мной почти трое суток, и я даже хожу с трудом, что вчера, что сегодня. – Она прикоснулась к подбородку и уголку рта. – И готова поклясться, что он брился, находясь в этом теле.
Кокрен поморщился и кивнул.
– Не исключено… Как ты говорила, ему это… требовалось.
– То-то и оно! Он не призрак, не мертвый – он накладывает свою естественную форму на это тело, стоит ему хоть немного пробыть в нем. И получается… как будто я жру стероиды. У меня лезет щетина, и уверена, что он сбил мой менструальный цикл. – Она сморгнула слезы, и Кокрен понял, что она напугана и, пожалуй, прилагает все силы, чтобы удержать ход за собой. – Думаю, если он захватит меня на более-менее долгий срок… – Она хлопнула себя по груди, – вот это сделается полностью мужским – дубликатом его тела, того, которое разбилось, чуть не пришибив меня, на тротуаре в Соме в 1969 году.
Кокрен развел руками.
– И что ты можешь сделать?
– Боже! Сама не знаю. Придумать, как убить его; только Дженис не говори. А до тех пор спрятаться и держаться подальше от этого мальчишки, Кути: он чрезвычайно им интересуется.
– Мы можем поехать ко мне домой, – предложил Кокрен. – Ты должна помнить его: когда мы на той неделе туда заезжали, тобой была именно ты.
Она откинула назад пряди спутанных белокурых волос и уставилась на него.
– А тебя не пугает, что придется жить рядом с убийцей? И даже то, что я могу вдруг еще и мужиком сделаться?
Кокрен взглянул в испуганные, прищуренные глаза Коди и признался себе, что за кошмарные последние восемь дней эта молодая нахалка сделалась – к добру ли, к худу ли – частью его жизни. Пронзительное влечение, которое он первоначально испытывал к Дженис, утихло, но сейчас он не мог представить себе жизни, в которую, пусть жестко и ошеломляюще, не входила бы Дженис Корделия Пламтри.
– Я думаю, – ответил он с усталой усмешкой, – что мы с тобой партнеры.
– По рукам.
Он пожал ее холодную ладонь.
– Тогда в путь, – сказала она.
– Согласен. Но все же давай перекусим сначала. – Он улыбнулся. – А потом, когда приедем, ты поможешь мне избавиться от угнанной машины, что стоит у меня во дворе.
– С этим я разберусь, – ответила она. – Я не забыла о ней.
Когда Кокрен и Пламтри вернулись в кабинку, Тутмос даже не поднял глаз от своей сковородки. Официантка как раз принимала заказы на еду, и Кокрен, не раздумывая, заказал карпа в вине, а Пламтри, вновь хмуро изучив меню, сердито ткнула пальцем в фаршированные мидии.
К тому времени, когда подали еду, Кокрен прикончил оба своих пива и заказал еще два. Рыба по вкусу напоминала, пожалуй, сваи от старого причала, винный соус оказался безвкусно кислым, и к тому же Кокрен никак не ожидал, что в этом блюде может оказаться изюм.
Присутствующие в баре все так же разговаривали шепотом, и после четвертого стакана пива Кокрен заметил, что шепот являл собой контрапунктный унисон – быстрый дрожащий распев, в котором акцентами звучали стук и тарахтение костей по стойке. Измученные на вид люди обоего пола дергано прохаживались взад-вперед и между соседями, и, несколько мгновений разглядывая их в растерянном недоумении, Кокрен сообразил, что их спастическое шевеление представляло собой танец. Танцорам, похоже, он не доставлял никакого удовольствия (возможно, они плясали против воли). Фон для быстрого дрожащего шепота и клацанья костей составлял глубокий, медленный рокот, похожий на звук мельничного колеса.
Пламтри наклонилась к нему и шепнула:
– Давай-ка двигать. И, чтобы избежать осложнений… просто выйдем, никому ничего не говоря.
Они без труда снова выскользнули из кабинки и удалились по усыпанному песком полу; за их спинами Анжелика, явно пытаясь отрешиться от собственных ужасных воспоминаний о недавних событиях, говорила что-то утешительное Мавраносу, Пит Салливан махал пустым стаканом и пытался привлечь внимание официантки, и Кокрен с Пламтри бочком, чуть пригнувшись, изобразив на ходу нечто вроде нескольких шаркающих па безрадостного группового танца, двинулись ко входной двери.
