Пламтри определенно проспит еще пару часов, не меньше. Кокрен не следил за содержимым бутылки «Саузерн комфорт», но Пламтри подливала в свой стакан не менее полудюжины раз – до, во время и после. Его сознание просто отбросило подробности воспоминания о том, как они любили друг дружку; сейчас он мог представить себе – да и то весьма расплывчато – ее горячее, прерывистое дыхание, приправленное запахом сигарет «Мор» и вкусом «Саузерн комфорт» (персиковый сироп и виски).
Он сплюнул в раковину и прополоскал рот холодной водой из-под крана, которую набрал в ладони, потому что стакан из ванной находился в соседней комнате и был липким от ликера. Войдя сюда, он закрыл за собой дверь и теперь помешкал, прежде чем снова открыть ее; постояв в нерешительности, он поднял брошенные на пол джинсы, надел их, застегнул молнию на ширинке и лишь после этого повернул покрытую испариной дверную ручку и шагнул на ковер спальни.
И замер от изумления: Пламтри сидела в кровати, закутавшись в простыню, которую держала у самого подбородка.
Увидев Кокрена, она слегка расправила вздернутые в испуге плечи и всхлипнула:
– О, это ты, Костыль! Ну зачем? Я ведь говорила тебе, что пойду с тобой в постель, если ты подождешь! Я была уверена, что сейчас из ванной выйдет незнакомец! Хотелось только посмотреть, что это будет за гад, чтобы знать, кому передать карты!.. О, Сид… Тиффани! – Она уткнулась лицом в простыню и продолжила сдавленным голосом: – Я любила тебя! И думала, что ты тоже любишь меня!
Кокрен почувствовал, что его лицо вспыхнуло и тут же стало прохладным от испаряющегося пота, потому что он внезапно вынужден был признаться себе, что будет беззастенчиво лгать.
– Дженис, – сказал он с излишней горячностью, – я думал, что это ты! А ты говоришь, что это была не ты? Господи, прости, как я…
– Ты меня!.. Это все равно что овладеть мной, пока я без сознания, как тот парень, который чуть не изнасиловал меня в машине возле бара в Окленде. Но тот парень все же не овладел мной. – Она яростно замотала головой. – Ну и как я теперь смогу отдаться тебе?
– Дженис, это была ужасная ошибка, клянусь, я ведь думал, что мы… что ты в сознании. Видит бог, это правда, мы оба были пьяные…
– Я сказала «все равно». Ты знал. О боже, я лишилась тебя. – Она вскинула залитое слезами лицо, уставилась на него, потом посмотрела на простыню, которой укрывалась, и поджала ноги. Облизала губы.
– Ах ты, сукин сын! Ты хоть соображаешь, как сильно ее обидел? Она ведь влюбилась в тебя, засранца!
– О, Коди, я понимаю, – беспомощно ответил он. – Но, черт возьми, мы оба были пьяными, а вы все почти неразличимы!
Коди скорчила презрительную гримасу.
– Хочешь сказать, будто ты не знал, что это была Тиффани? И даже не подозревал? И что говоришь правду?
– Я… – Он вздохнул. – Да. – Он снял рубашку со стула и просунул в рукава непослушные, тяжелые, как свинец, руки. – Нет, пожалуй, что нет… Не то чтобы даже не подозревал. Ты права… она права – я не думал о том, кто со мной, я просто… оказался тем, кем ты меня назвала. – Он уже чувствовал, что ткань рубашки начала липнуть к свежевымытой коже. – Господи… Коди, но я ведь не такой, и мне очень жаль. Вы все заслуживаете гораздо большего… Уважения? Предупредительности?… С моей стороны. Боже… Как мне?…
– Для начала выйди отсюда, чтобы я могла одеться.
– Да, конечно. – Он принялся поспешно застегивать рубашку и рискнул с неуверенной улыбкой взглянуть на женщину. – Можешь называть меня как хочешь, я заслужил, но… осмелюсь сказать… очень надеюсь, что ты все же меня не покинешь. – Он шагнул к двери в коридор. – Я буду в кухне, приготовлю кофе.
По крайней мере, она ничего не сказала ему вслед.
В кухне он набрал воды из-под крана в стеклянный кофейник и залил в кофемашину. При этом он вспомнил, как Мавранос заливал пивом телевизор в мотеле «Стар», а также то, что номер снимали по кредитной карточке Нины. Пять суток, плюс испорченный телевизор. Одному богу известно, во что это обойдется.
Насыпая ложкой молотый кофе в фильтр, он задумался о том, что может представлять собой Тиффани, насколько она полноценная личность, является ли чем-то большим, чем просто сексуальной составляющей Пламтри, без каких-либо особенностей характера, кроме подчеркнутого пристрастия к сигаретам «Мор» и «Саузерн комфорт». Возможно, она наделена еще одной-двумя чертами, которых он пока не обнаружил, – какими-то предпочтениями по части кино или еды. Какие-нибудь желторотые юнцы, вероятно, сказали бы, хихикая, что это идеальная женщина. Кокрен попытался сообразить, был ли он когда-нибудь настолько легкомысленным, чтобы говорить что-то подобное. Да что там, он сегодня оказался настолько легкомысленным, что воспользовался этой ограниченностью, что, как ни крути, гораздо хуже.
Он вставил фильтр-воронку в кофемашину, щелкнул выключателем и открыл шкаф, чтобы достать чашки. Его руки все еще дрожали. Сахар был на столе, он открыл холодильник и вынул начатую картонку молока.
Пламтри походила на семью из нескольких сестер – с редко появляющимся отцом, наводящим на всех ужас, и сумасшедшей матерью. Кокрену сначала понравилась милая сестра, а переспал он с нимфоманкой, но вот та, на которую он мог положиться и которой даже восхищался, была суровой…
Он разлепил отрезанный уголок молочной картонки и понюхал. Недельное молоко уже прокисло, и он вылил его в раковину. Вроде бы в шкафу должна была оставаться банка сухого молока «Кремора».
Пламтри вышла на кухню, когда кофемашина только-только начала фыркать. Она, как и вчера, надела джинсы и белую блузку, но не стала обуваться. На ходу она пыталась разодрать свалявшиеся в паклю белокурые волосы одной из расчесок Нины.
– Кофе – это хорошо, – сказала она. – А вот разбавлять его чем-либо крепким, думаю, не стоит.
– Пожалуй, нам уже хватит выпивки на сегодня, – осторожно согласился Кокрен.
– Ну, – протянула она и, отодвинув кресло, тяжело плюхнулась на сиденье, – насчет целого дня даже и не знаю. Я вроде как представляю себе стаканчик-другой чего-нибудь этакого на закате. – Кокрен поставил перед ней чашку кофе, от которой валил пар, и она добавила: – А вот плеснуть сюда молочка было бы неплохо.
– Там пусто, – сказал он и повернулся к шкафу. – Но у меня есть «Кремора».
– «Кремора», – повторила она, размешивая сахар. – А зачем тебе пустая картонка?
– Только что вылил молоко, оно испортилось. – Он взглянул на пустую картонку и подумал, что ее нужно сохранить для сада. – В винограднике мы надеваем такие полугаллонные картонки на саженцы лоз. Они защищают стволики от кроликов и солнечных ожогов и помогают расти прямо вверх, к свету. – Он поставил на стол свою чашку, сел напротив Пламтри и начал прихлебывать, глядя в окно на крышу теплицы. – В «Пачье», – так он произнес на итальянский манер название виноградников «Пейс», – вот-вот начнут укоренять новые саженцы. Акра два около автострады.
