Очень скоро его левая нога, вместо того чтобы болтаться в пустоте в поисках очередной ступеньки, ткнулась в шершавую и мягкую от пыли поверхность; толчок ощутимо отдался в позвоночнике. Кокрен поставил наземь и другую ногу, но шепотом приказал остальным остановиться, несколько секунд ощупывал ногами почву вокруг себя, сгибал колени и лишь после этого осмелился разжать пальцы, стискивавшие перекладину. Затем он чиркнул зажигалкой и увидел, что стоит на пятне сажи, покрывавшей этот угол земляного пола просторного помещения. Каменные стены и низкий каменный потолок убегали в темноту, но он все же разглядел в дальнем конце арку дверного проема. Отдаленные звуки музыки и несущий запахи леса ветерок казались здесь еще слабее, но вроде бы доносились из этой самой арки.
Он заслонял свободной рукой огонек зажигалки, пока трое спутников поочередно вылезали из жерла дымохода и присоединялись к нему на закопченном клочке земли, и за это время его глаза успели так приноровиться к свету, что он мог смотреть на огонек не щурясь. Когда же он отпустил рычажок, чтобы дать зажигалке остыть, темнота вокруг снова показалась ему непроницаемой.
– Перед нами арка, – прошептал он.
– Никакого присутствия… – прошептала Анжелика. – Я совсем не ощущаю здесь призраков.
В тот же миг Кокрен подскочил и беззвучно ахнул, реально ощутив, как большая теплая – но совершенно невидимая – ладонь взяла его за правую руку и мягко, но настойчиво потащила по земляному полу.
– За мной! – прохрипел он и заковылял вперед.
По эху собственного дыхания он определил, когда миновал каменную арку, – и сразу тусклого серого света прибавилось настолько, что он смог разглядеть во всю длину свою вытянутую вперед руку. Как только он доподлинно увидел, что ничьей чужой руки в действительности нет, ощущение ее прикосновения пропало. Он опустил руку и лишь сейчас осознал, что его сердце лихорадочно колотится, и, пока на лице высыхал холодный пот, обвел взглядом стоящий у ближайшей стены стеллаж, из которого торчали какие-то штыри.
Стеллаж оказался винным, а штыри – завернутыми в фольгу горлышками бутылок, лежавших горизонтально на полках.
– Мы в винном погребе! – прошептал он и сразу вспомнил вчерашний рассказ Мамаши Плезант о том, что миссис Винчестер приказала замуровать винный погреб, обнаружив там на стене черный отпечаток руки покойного мужа.
Он снова чиркнул зажигалкой, в трепещущем желтом свете подошел к ближайшему стеллажу и взял наугад одну из покрытых густым слоем пыли бутылок; всмотревшись в нее, Кокрен оторопел от благоговейного ужаса, поскольку в руке у него оказалась бутылка знаменитого «Инглнук каберне совиньон» 1887 года, того самого калифорнийского вина, о котором Андре Симон в 1960 году написал: «Ни в малейшей степени не уступит моим любимым кларетам дофиллоксеровой эпохи».
Он услышал, как за спиной что-то сухо затарахтело, и Анжелика взвизгнула:
– Иисусе! Череп! Здесь на полу валяется какая-то поганая черепушка!
Кокрен резко обернулся, не выпуская из рук бутылку; Анжелика стояла в оцепенении возле арки, немного не дойдя до бугорка, который, похоже, и впрямь был человеческим черепом. Всмотревшись в темные углы помещения, он увидел какие-то белесые дуги и неровные палки – вероятно, тоже кости.
– А тут, – заметно напряженным голосом сказал Пит, – еще как минимум один череп. И старинный револьвер…
– Они старые, – сказал Кокрен Анжелике. – Уже сто лет здесь лежат.
– Да знаю я, – огрызнулась она, явно злясь на себя за этот испуг.
– Сид! – негромко позвала Пламтри от соседней стены. – Подойди сюда с зажигалкой на секундочку. – Она стояла перед свободным куском белой оштукатуренной стены и указывала на смутно различимое пятно на высоте колена.
Продолжая нажимать на рычажок зажигалки и прикрывая огонек на ходу, Кокрен подошел к ней и, наклонившись, осветил пятно.
Это был отпечаток крошечной человеческой ручки, на котором еще оставались частицы прилипшей сажи.
Анжелика поспешно подошла и присела на корточки рядом с Кокреном.
– Ах! – воскликнула она и вскочила. – Ребенок! Бог требовал от миссис Винчестер отдать ему призрак не покойного мужа! Мамаша Плезант ошиблась. Речь шла об умершей дочери Винчестеров! – И Кокрен увидел, что bruja из «Солвилля» перекрестилась на католический манер. – Она сама не смогла заставить себя сделать это, точно так же, как Агава не смогла отречься от призрака своего убитого сына в той пьесе Еврипида, которую пересказывал Арки.
– И она погребла вино, – дрожащим голосом сказал Пит Салливан, – но оставила потайной лаз в дымоходе, чтобы соединить этот погреб со своей спальней. Могу поспорить, что она никогда не разрешала топить ни один из каминов, связанных с этой трубой, после того как замуровала подвал.
Кокрен выпрямил палец, позволив огоньку погаснуть, и, отдав горячую зажигалку Пламтри, вернулся к стеллажу, чтобы, преодолевая нежелание, все же положить на место бутылку легендарного «Инглнук». И как только он это сделал, его руку дернуло в сторону…
И в нос ему ударил запах полыни и сухого камня в пустыне Мохаве за окраинами Лас-Вегаса, и кисловатый запах парижских улиц после дождя, и затхлости того викторианского зала, где он в галлюцинации видел Мондара в зеркале…
И его пальцы крепко сомкнулись вокруг другой бутылки… Он осторожно поднял ее и снова подошел к Пламтри. Та чиркнула зажигалкой.
Эмблема на этикетке принадлежала «Буэна Виста», старому винограднику графа Харасти в Сономе, а под эмблемой и примечанием об ограниченном тираже вина стояли дата розлива – 1860 – и одно слово «PAGADEBITI».
– Вот оно, это вино! – прошептал он. – Давайте esplitavo
[35].
– Боже! – воскликнула Анжелика. – Лезть по этой трубе вверх?
В тот же миг пол содрогнулся, и Кокрен, думавший лишь о том, чтобы не уронить бутылку, рухнул на колени, прижимая ее к груди. Зажигалка в руке Пламтри погасла, и когда она вновь зажгла ее, под потолком стояли вертикальные столбы пыли. А за аркой, оставшейся за их спинами, раздавался гулкий грохот кирпичей и железок, сыпавшихся по старому дымоходу.
– Нет, – произнес глубокий мужской голос.
Зажигалка снова погасла; когда колесико опять высекло искру и подожгло газ, Кокрен подскочил от изумления, увидев в арке рослого широкоплечего мужчину. Даже в слабом зыбком свете зажигалки незнакомец выглядел более материальным, чем Кокрен и его спутники, – просто блестел, отражая свет зажигалки, его ноги крепче стояли на полу, и сам воздух, казалось, бессильно отступал от его неприступного на вид силуэта.
Человек, если это был человек, а не кто-то из духов природных стихий, был облачен, словно в тогу, в пятнистую звериную шкуру, в его длинные волосы были вплетены виноградные листья, в руке он держал посох, обвитый виноградными побегами и увенчанный сосновой шишкой.
