А потом оказалось, что он смотрит из грубо прорезанной земляной двери на серое небо; нет, он лежал на спине, и в голове у него звенело, и все тело ломило от падения спиной вперед в открытую могилу. У него перехватило дыхание, и до тех пор, пока легкие не начали двигаться и захватывать холодный воздух, ему казалось, что из него вышибло и его личность.
Тут по краям могильной ямы показались три лица; Пламтри, стоявшая ближе всех, наклонилась к нему, и он увидел, что она держит в руке бутылку pagadebiti, которую, по-видимому, взяла у него, как только он «поплыл».
– Он убился, – сказала Анжелика.
– Ничего подобного! – яростно возразила Пламтри. – Сид, вылезай оттуда.
Оба голоса звучали странно приглушенно, но при этом гулко, как будто женщины были вплавлены в хрусталь.
– Я… не убит, – отозвался Кокрен. Он перевернулся и поднялся на четвереньки, а затем не без труда начал выпрямляться, опираясь руками на глиняные стены со следами экскаваторного ковша; и по мере того как он с мучительными усилиями выпрямлялся, цвет земли перед глазами становился темнее – от оранжевой глины в глубине до черной почвы на поверхности. – Пит, – сказал он, пытаясь модулировать голос так, чтобы его было слышно в измененном воздухе, – дай мне руку. – Он бросил швейцарский армейский нож на траву к ногам Пламтри.
Пит и Коди наклонились к нему, и он вцепился в их запястья, а за свободные руки их со всей силы тащила Анжелика, упиравшаяся ногами в землю. С общей помощью Кокрен смог вскарабкаться по стене могилы и сделать два неуверенных шага по траве.
«Я не чувствую никаких перемен, – настороженно думал он. – Совершенно точно не чувствую. Если бог и поставил на меня, то, наверно, совсем немного».
Пит наклонился, поднял нож Мавраноса, свинтил пробку со штопора и подал ее Пламтри, а та вогнала ее в горлышко бутылки, как будто спешила заглушить какой-то резкий звук.
Но в действительности стояла тишина, которую Кокрен очень хотел бы прервать. Он шел следом за Пламтри и Салливанами, и сначала под ногами хлопала фанера, потом заскрипел гравий дорожки, по которой они спешили к воротам кладбища, но казалось, будто звук их шагов глохнет в непосредственной близости. И дождя не было, и Кокрен не мог отрешиться от мысли, что капли неподвижно повисли между землей и облаками, как камни на картинах Магритта.
Подходя к изваяниям Белоснежки и семи гномов, Кокрен принялся с тревогой ковыряться в собственной памяти. Он что-то забыл сегодня – он знал, что вино должно лишить его каких-то воспоминаний, но каких именно? Тут он вспомнил собственные слова, обращенные к Коди: «Мою умершую жену», и еще: «Моя жена была замужем скорее за богом, нежели за мной». Из этого следовало, что он был женат и его жена умерла. Ему пришлось напрячься, чтобы не позволить этой мысли ускользнуть из сознания, как это бывает с мыслями, которые появляются поздно ночью, в постели, когда выключишь свет. «А чем в этой истории, – думал он, – был я? Какая-то женщина была замужем скорее за богом, нежели за мной. Но когда же я, вообще, был женат?… Замужем за богом – это за Дионисом? Я вроде бы думал о женщине из той странной версии „Повести о двух городах“, Ариахне. Что-то, связанное с романом Диккенса?… Нет, не помню».
В конце концов он осознал, что что-то забыл, но это осознание не влекло за собой беспокойства, не имело ментального аромата важности. «Если это важно, – подумал он, – мне, без сомнения, напомнят об этом».
Он живо помнил спуск по дымоходу в Винчестер-хаус, и сверхъестественного черного стража винного погреба, и то, как миссис Винчестер обосновалась в теле Пламтри, и то, как она настаивала, чтобы воскрешение состоялось как можно скорее, сегодня, немедленно.
Дважды – первый раз, когда они проходили через каменные ворота, и второй, когда Пит открыл водительскую дверь красной машины, – Кокрену казалось, что ненадолго выглядывала миссис Винчестер (оба раза Пламтри ахала и смотрела по сторонам с явным испугом, совершенно не свойственным Коди), но уже через секунду-другую она вновь превращалась в Коди, которая покрепче стискивала бутылку и пересчитывала своих спутников.
Они все забрались в машину и закрыли двери, Пит еще крутил в руке ключи, когда мотор сам собой завелся. Пит уставился на пустой замок зажигания, потом на сидевшую рядом с ним Анжелику, пожал плечами, но все же вставил ключ в замок и повернул его в рабочее положение.
Затем он медленно переключил передачу на задний ход, взялся за баранку и задним ходом выехал с парковочного места; автомобиль охотно повиновался рулю.
– Я испугался, что он снова поедет сам собой, – пробормотал он сквозь зубы, – как в тот раз, когда Арки ранили.
– Помолчи, – сдавленно бросила Анжелика. – Вези нас отсюда…
Выезжая на Эль-Камино-Реал, Пит немного растерялся. Автомобиль, направлявшийся на север, резко остановился, взвизгнув тормозами, и дважды зло бибикнул, когда Пит повернул на юг, а на блестящей новой белой машине, оказавшейся перед «Сабурбаном», ярко вспыхнули стоп-сигналы.
– Что делает этот белый «Сатурн»? – воскликнул Пит.
Кокрен испугался чуть раньше; после того как он выпил вина, у него кружилась голова, и ему чудилось нечто безумное – будто действия и разговоры вокруг него происходят с неверной скоростью… Как будто кто-то снимал машины и актеров, двигающихся и говорящих слишком быстро, а затем спроецировал это с замедленной скоростью, чтобы все выглядело нормально, но между кадрами остались промежутки, которые теперь воспринимаются подсознательно. И это замечание Пита о Сатурнах, как ему показалось, несло в себе мощное предзнаменование.
– Вот еще один, – сказала Анжелика и, постукивая пальцем по стеклу, указала на встречную полосу, и хотя ее голос прозвучал ничуть не резче, чем обычно, Кокрен подумал, что улавливает каждое натяжение и расслабление ее голосовых связок.
– Этот круг играется втемную, – хрипло проговорила Пламтри; ее голос тоже прозвучал приглушенно и прерывисто, и даже сидя рядом с ней на заднем сиденье, Кокрен с трудом разобрал слова.
Внезапно затхлый воздух в машине разорвал резкий животный рев, и чисто физическое сотрясение заставило губы Кокрена раздвинуться, открыв зубы, и толкнуло руку за спину, где висела кобура с револьвером. Анжелика, скосив глаза на источник оглушительного шума, смахнула с переднего сиденья игрушечную свинью – и Кокрен осознал, что ужасный рев издавала именно игрушка. «Но ведь в ней, – вспомнил он с неожиданно с яростным негодованием, – даже нет батарейки!»
Анжелика колотила грозно ревущую свинью о «торпеду», но без малейшего эффекта! Игрушка задымилась, и Кокрен явственно видел сквозь розовый нейлоновый мех яркие точки горящих угольков…
В окно Кокрен – а будучи в совершенном обалдении, он даже не мог определить, через одно из боковых или лобовое, – увидел сверкающий золотой автомобиль, а в нем – резную деревянную маску, и уже в следующий миг его оглушил громкий металлический скрежет. «Сабурбан» остановился, сильно раскачиваясь, а его пассажиры растерянно отталкивались от спинки сиденья и «торпеды».
