– Хорошо, барабаны – это хорошо, – взволнованно подхватила Анжелика.
– Скотт Крейн где-то там, внизу, – прошептала Пламтри. – Этой ночью я встречусь с ним, а не его призраком.
Эти слова словно переключили что-то в ее голове, и в конце концов Валори пришлось все же вспомнить день Нового года. Сразу же после рассвета:
На дороге за бензоколонкой грузовики и легковушки громыхали шинами по выбоине в асфальте, и Пламтри приходилось зажимать ухо свободной рукой, чтобы разбирать слова оператора 911.
– Вы убили его гарпунным ружьем? – спросил голос в трубке.
– Нет, – резко ответила Пламтри. Этот кон разыгрывала Коди, она совершала телефонный звонок ранним утром, и эмоции мешали ей говорить. – Только гарпуном. Я ударила его в горло. Этим же гарпуном он уже был ранен в 1990 году.
– Вы ударили его в 1990 году?
– Нет, сегодня утром, час назад.
– Его называли Летающей монахиней?
– Не знаю. Так я называла его про себя.
Валори знала о подозрении Коди, что оператор 911 просто затягивал разговор, чтобы удержать ее возле телефона.
И вскоре у нее за спиной остановился полицейский автомобиль, и полицейские, направив на нее пистолеты, заорали:
– Брось трубку! Покажи руки!
Один захотел выстрелить в нее или хотя бы огреть дубинкой, но другой остановил его.
– Полегче, – сказал он. – Это всего лишь сумасшедшая.
Они сковали ей руки наручниками спереди.
– Пошли. Покажешь нам, где ты его убила.
Но когда ее привезли на лужайку, наклонно возвышавшуюся над пляжем, и высадили из машины, поле оказалось ярко-серебристым от свежих виноградных лоз, травы и фруктов; и поскольку в то утро там слышались только крики диких попугаев, память Валори вынуждена была теперь заставить птичьи крики звучать громко, резко и в бодром ритме.
Полицейские сказали, что на эту траву определенно никто не ступал ни сегодня, ни вчера, и поэтому ее отвели обратно в машину, отвезли в тюрьму и посадили в камеру, с матрасами, лежавшими на приделанных к стенам откидных рамах из сваренных стальных прутьев, выкрашенных белой краской, и непрерывным лязгом в какой-то из соседних камер. На обед дали хот-доги с тушеной капустой, и когда Коди предложили сделать звонок, она отказалась, но спросила, нельзя ли ей, в таком случае, получить двадцать центов или сигарету.
И тут наконец Валори позволила себе вспомнить, собственно, то, что произошло на рассвете.
Тело Пламтри голосом своего отца обратилось к бородатому мужчине, вышедшему босиком на лужайку:
– Подойди-ка сюда, сынок.
Но, стоило тому приблизиться, отец внезапно исчез, и Коди обнаружила, что стоит над распростертым навзничь на траве маленьким мальчиком, приставив к его горлу гарпун от ружья для подводной охоты.
Она посмотрела снизу вверх на рослого бородатого короля, на ее глазах выступили слезы, и она сказала:
– В этом прикупе для меня ничего нет.
– В таком случае, пасуйте, – тихим спокойным голосом ответил король. – И забудем об этом. – Чуть помолчав, он кивнул ей, даже с намеком на улыбку, и сказал: – На переломе этого лета мы с вами будем стоять под лучами счастливого солнца на холме посреди озера.
– Сомневаюсь, – возразил, тяжело дыша, вновь появившийся отец, и мальчик, лежавший под ногами, вздрогнул. – Я позвоню… я позвонил тебе сегодня утром! И я повышаю ставку – на пацана. – Взгляд Пламтри перескочил на бледного ребенка, замершего под остриями оружия. – При таком повышении ты не осмелишься спасовать, верно? – Горло Пламтри затряслось от натужного смеха. – В этой раздаче (наконец-то!) мне флеш-рояль в пиках. Наступил первый день нового года, и тебе придется прикупить карту Смерти – короля-самоубийцу.
Бородатый отступил на шаг.
– Я уже видел тебя… Где?
– Я… Я отмерил твое время, и оно истекло. И ты не получишь от меня никаких моих психических ориентиров…
– Ты дрожишь, – сказал живой король. – Брось в сторону этот гарпун. Не говори мне ничего, и я позволю тебе забрать ставку назад.
– Думаешь, я боюсь тебя? Сейчас? Это было на озере Мид почти пять лет назад. Ты играл в покер, вырядившись женщиной, и остальные игроки называли тебя Летающей монахиней.
Король нахмурился.
– И ты потерпел тогда неудачу, да? Не смог собрать руку, заполучить «Фламинго» и трон. И на сей раз у тебя ничего не получится, уверяю тебя, даже если ты разнесешь все и вся, пытаясь достичь цели. Тебе и сейчас хочется съежиться от того, что я рядом. Бросим карты. – Он указал поднятой рукой на дорогу. – Уходи с миром.
– Да чтоб ты преткнулся о камень! Не потерплю снисходительности ни от каких королей. – Руки Пламтри крепче стиснули древко гарпуна. – Отдаешь ставку?
– Нет, не отдаю, – сказал король сквозь стиснутые зубы.
– Тогда подойди ближе, – прошипел отец из тела Пламтри. И когда король подошел, произнес: – Твое место на страницах комиксов. – И, отдернув гарпун от ребенка, вонзил его в горло короля.
Пламтри отпустила железные перила, как будто боялась, что они могут рухнуть, и вцепилась в руку Кокрена с такой силой, что он чуть не выронил бутылку и подумал, что, вероятно, явилась Дженис или даже Тиффани, но острый профиль явно принадлежал Коди, и она смотрела вниз на огни на равнине.
– Что случилось? – рявкнул он; его колени задрожали в запоздалом испуге, оттого что он мог сейчас разбить бутылку с pagadebiti.
– Ничего, – ответила она, тряхнув головой. – Просто вспомнила, почему я здесь очутилась. Давайте-ка за дело. Раньше начнем, раньше закончим.
Анжелика вроде бы согласилась с ней.
– Да, давайте спустимся, пока Кути туда не добрался.
Они нашли ворота в сетчатом заборе и пошли по тропинке между высокими темными живыми изгородями и заросшими плющом курганами, и уже через несколько шагов Кокрен почувствовал, что они оставили далеко позади и шоссе, и весь Сан-Франциско, и даже двадцатый век. Ночной ветер в склоняющихся кипарисах, монотонный бой барабанов вдали, то вплетающийся в шум прибоя, то отходящий от него, костры и пляшущие в черном воздухе факелы, запахи океана и мокрых листьев на холодном ветру – все это навело его на мысли о каком-то дохристианском острове Средиземноморья с безумными человекоподобными богами, требующими поклонения и жертвоприношений.
Он смотрел налево, через широкое темное пространство бассейна, когда добрая четверть мили от «Клифф-хаус» до отдаленного мыса Лобос озарилась белой вспышкой, заставившей дождевые капли повиснуть в воздухе и уподобиться мишени после выстрела дробью на фоне мраморного узора темных туч, и когда последовавший через мгновение раскат грома швырнул капли ему в лицо и погасил свет; на сетчатке его глаз впадина отпечаталась в виде разрушенного амфитеатра, обвалившихся стен и просевших фундаментов, скрытых под пеной одичавшей растительности.
