По игре желтых отражений огней в обширных лужах было ясно, что спуск прекратился, дорожка впереди стала расширяться, и он смог разглядеть приземистое каменное здание, в котором они с Пламтри после бегства из «Солвилля» снова встретились с Мавраносом и Кути. Благодаря кострам, зажженным прямо внутри, на песчаном полу отчетливо вырисовывались силуэты неровных оконных проемов и стены без крыши, и Кокрен явно видел обнаженные фигуры, танцующие на кромке стены.
С полдюжины горящих факелов устремилось навстречу Кокрену и его спутникам, как раз вышедшим на раскисшую почву равнины, и он завел правую руку за спину и прикоснулся к рукоятке револьвера, щурясь на приближающиеся фигуры.
В бронзовом блеске факелов, которыми размахивали многие из вышедших навстречу прибывшим, было видно, что это люди, но их голые тела и лица, на которых выделялись усталые глаза, были густо обмазаны мокрой белесой глиной, так что все они казались бесполыми порождениями ожившей земли. Их было больше, чем факелов, и многие несли камни размером с кулак. У двоих или троих даже были пистолеты.
Анжелика подняла свой сверток, а Кокрен вытащил револьвер и отвел руку с ним подальше от себя, направив дуло в землю. В его ушах звенело, а дыхание перехватывало от мысли о том, что придется поднять пистолет и стрелять в этих людей.
Он открыл рот, чтобы заговорить, но глиняные фигуры остановились в дюжине футов, и поднятые над головами факелы резко опустились, потому что те, кто их нес, вместе со всеми остальными рухнули на колени в грязь.
Облегчение горячей волной нахлынуло на Кокрена – но тут он увидел, что благоговейный испуг у них вызвала не его правая рука с пистолетом, и даже не бутылка вина в левой руке.
Ночь, казалось, просветлела, наполнилась бесчисленными оттенками серого, с которыми резко контрастировала отметина в форме листика плюща на тыльной стороне его правой кисти; из пятна изливалась такая плотная, абсолютная чернота, что первым подсознательным, исходящим из спинного мозга побуждением Кокрена было как-то отрезать руку – и немедленно.
За прудом, по которому звучно стрекотал дождь, среди разрушенных зданий и на осыпающемся ограждении бассейна, и на уступе, где среди огней чернел зев туннеля, все громче и быстрее били барабаны.
– Мы знали, что ты придешь! – хрипло выкрикнул кто-то.
– Из Фригии, – взвыл женский голос, – из Лидии, из Индии!
К ужасу Кокрена, его правая рука дернулась, напряглась и поднялась; ему удалось вздернуть ее еще чуть выше за мгновение до того, как палец нажал на спуск, так что пуля улетела к верхней кромке скал Пойнт-Лобос, но звук и вспышка выстрела потонули в следующем одновременном всплеске белого света и оглушительном громе, и когда эхо раскатилось, сотрясая деревья на склонах, он поспешно сунул пистолет обратно в кобуру.
Люди-истуканы то ли не заметили выстрела, то ли ожидали, что их бог, приветствуя своих приверженцев, попытается убить кого-нибудь из них в знак проявления своей любви; они склонили головы и начали быстро хлопать руками в ритме, контрапунктом сопровождающем барабанный бой, и у Кокрена голова совсем пошла кругом (вероятно, так же дробь барабанов сбивала с толку и призраков).
– А вот и король! – выкрикнула одна из бесполых глиняных фигур, указывая куда-то за спины Кокрена и его спутников.
Кокрен обернулся, почти готовый увидеть возрожденного Скотта Крейна, но сквозь проливной дождь вырисовались два силуэта, один высокий и один поменьше, которые нетвердыми, но торопливыми шагами спускались по дороге от шоссе; до них было не более дюжины ярдов, и через мгновение он узнал Мавраноса и Кути.
Все заметили друг друга одновременно: глаза Кути широко раскрылись, и он метнулся вперед, к Питу и Анжелике, а Мавранос приковылял следом и с натужной бравадой осведомился:
– В чем мы видим проблемы?
– Что случилось? – кричал Кути сквозь шум бури. – Мы проехали на первой скорости прямо по теплице, прямо по скелету Скотта Крейна!
– Все готово, – визгливым от напряжения голосом ответила ему Пламтри. – Мы подобрали Скотта Крейна, голосовавшего на обочине, и он привел нас к дьявольскому вину! – Кути подошел уже вплотную по жидкой грязи, и она, понизив голос до почти обычного, добавила: – И подобрали призрак еще одной старухи. – Она постучала себя пальцем по голове. – Похоже, на сей раз мы все делаем правильно!
Кути и Мавранос кутались в дождевики, на голове у Мавраноса была его греческая рыбацкая фуражка, а Кути надел старую фетровую шляпу Кокрена.
– Но ведь китайский Новый год наступит только завтра! – возразил Мавранос, не сводя глаз с пылающей черным отметины на правой руке Кокрена. – Самое раннее, в полночь! Нельзя же так все переиначить! У меня не было времени подумать…
– В полночь? – повторил Пит. – По стандартному времени или по летнему? – Он указал рукой на извергающееся дождем темное небо. – День кончился.
Кути, моргая, смотрел на бутылку, которую Кокрен держал в левой руке.
– Да, – мрачно сказал он, – солнце скрылось. Я полагаю, что имеются долги, которые вы не намерены нести в новый год.
Мавранос хмуро смотрел на коленопреклоненных глиняных людей, обводя их лучом фонаря.
– Вы тут, никак, добровольцы? – осведомился он рокочущим басом, и Кокрену показалось, что в его голосе звучит отчаянная надежда. – Вы намерены поддержать то, что здесь происходит?
– Мы пришли сюда по собственной воле, а наша воля – это воля бога, – ответила одна из фигур.
Мавранос кивнул, хотя все еще продолжал хмуриться, и сощурился, словно от вспышки сверкнувшей молнии.
– Если не может чаша сия миновать… – пробормотал он и, повысив голос, продолжил: – Давайте-ка пойдем к пещере.
Пламтри взяла Кокрена под правую руку, и они двинулись по превратившейся в болото равнине, а остальные последовали за ними; глиняные люди были вроде бы союзниками, но когда Кокрен оглянулся, то увидел, что Анжелика со свертком из мокрой тряпки и Мавранос с рукой в кармане плаща отстали на несколько шагов, чтобы наблюдать за зданием без крыши, буграми и лощинами и дорожкой позади.
Кокрен внезапно понял (не разумом, а нутром), что не вся королевская свита переживет эту ночь; у него все еще кружилась голова от глотка вина прощения, и он гадал, какие воспоминания и какие любови оно забрало у него, и не может ли оно вскоре отобрать что-нибудь еще.
– Это похоже на шахматную партию, – сказал он Пламтри сквозь зубы, – когда все ладьи, слоны и кони нацелены на одну клетку и наступило затишье, а после все они бросятся в атаку и начнут сбивать друг друга с доски. – Он прибавил шагу и тянул девушку за собой по плавному уклону к зеву пещеры, так что от Пита и Кути их отделяло несколько метров ливня.
– Мне не важно… – сказал он, – нет, на самом деле, очень даже важно, но, что бы ты ни думала, какими бы ни были твои чувства, я должен тебе сказать. – Он покачал головой, словно сам себе удивлялся. – Я люблю тебя, Коди.
