– Я понял, ваше сиятельство.
Когда Роббинс ушел за Бертрамом, в кабинете воцарилась неловкая тишина. Браунли неустанно крутил в руках собственную шляпу, граф покашливал в усы, а Трип безуспешно пытался умаститься на подоконнике. Подоконник был узкий и жесткий, обе докторские ягодицы на нем никак не помещались.
Наконец дверь распахнулась и ворвался Бертрам – волосы взъерошены, глаза красные, лицо смертельно бледное, одежда помятая, как будто он в ней спал (вероятнее всего, так и было).
– Кто тут из полиции? Вы? – шагнул он к Браунли.
– Старший инспек… – начал тот, но Бертрам не дослушал:
– Какого черта вы творите?!
Граф снова вскочил из-за стола:
– Дорогой Бертрам, мне так жаль, что пришлось вас побеспокоить. Трип, принесите мистеру Стэплфорду кресло.
Доктор беспомощно огляделся в тесном кабинете.
– Не нужно мне кресло, – отмахнулся Бертрам. – Я хочу знать, что происходит.
Граф успокаивающе поднял ладони:
– Всего лишь небольшое недоразумение. Мы со старшим инспектором уже пришли к выводу, что ваша матушка скончалась от аллергии на устриц, но тут изволила прийти ее высочество и заявила, что это убийство.
– Правда? – Бертрам резко повернулся и устремил на меня пристальный взгляд карих глаз.
– Да, голубчик, понимаю ваше удивление, – сочувственно покивал граф и понизил голос, словно для того, чтобы я не услышала, хотя мы оба понимали, что это не сработает. – У юной особы богатое воображение.
Бертрам все еще смотрел мне в лицо.
– Богатое воображение?! – воскликнул он. – Но мою мать убили! Эфимия абсолютно права!
– Кто такая Эфимия? – поинтересовался Браунли.
– Понятия не имею, – развел руками граф.
И все взгляды обратились на меня.
Глава 21. О кошках, крысах и вдовах
– Служанка, – сказала я. – Некая служанка из Стэплфорд-Холла.
– Трип, позвоните Роббинсу, – потребовал граф, – пусть приведет эту всеведущую Эфимию сюда.
Бертрам растерянно таращился на меня.
– Лучше скажите, что нам нужна Мэри, – быстро повернулась я к доктору. – Мы зовем ее так для краткости.
– Да уж, так куда лучше, – проворчал граф. – Ну какой приличный человек, скажите на милость, наймет служанку по имени Эфимия? Это ж ни в какие ворота…
Мэри была доставлена в кабинет без промедления и, как обычно, тотчас заробела в окружении господ. Сделав неловкий книксен перед графом, она тихонько отступила поближе ко мне, чтобы обеспечить себе моральную поддержку.
– Насколько я понимаю, это ты нашла леди Стэплфорд, – сказал граф, даже не потрудившись обратиться к девушке по имени.
– Да, ваше сиятельство, – сдавленно проговорила Мэри.
– И ты же первой заявила, что это убийство, так, Эфимия?
Мэри обернулась ко мне – глаза у нее были, как блюдца.
– Не бойся, Эфимия, – улыбнулась я. – Граф всего лишь желает знать правду.
– Правду?.. – Она выглядела так, будто ее огрели оглоблей по голове.
– Почему ты решила, что леди Стэплфорд убили? – спросил Бертрам.
Мэри еще больше вытаращила глаза – мне показалось, они сейчас лопнут. Затем она перевела дыхание, полоснула по мне злобным взглядом и снова повернулась лицом к графу:
– Все дело в крысах, сэр.
– В крысах? – подал голос Браунли.
Мэри, до сих пор чудесным образом не замечавшая здоровенного полицейского, который скрючился, сложившись в несколько раз, на маленьком стуле, попятилась от неожиданности. Однако старший инспектор ободряюще улыбнулся ей, и уголки губ Мэри тоже поползли вверх.
– Ага, в крысах. Я выросла у дяди на ферме, потому что у мамаши нас было слишком много, она не могла всех прокормить в Лондоне. Так вот, дядя часто травил в доме крыс. Мышьяком. И твари эти помирали одна за другой. – Под конец голос Мэри обрел некоторую уверенность – она всегда открыто высказывала свое мнение, если не сомневалась в собственной правоте.
– То кошки, то крысы! – возопил граф. – Надеюсь, эта девица не пытается уподобить леди Стэплфорд грызунам?
Я видела, как напряглась спина Мэри, и поспешила вмешаться, чтобы подруга не бросилась отстаивать свою точку зрения.
– По-моему, об этом судить доктору, а не нам, – сказала я.
– Да, доктор Трип, – сказал старший инспектор Браунли, – как вы думаете, можно ли сравнить симптомы, проявившиеся у леди Стэплфорд, с симптомами крыс, умирающих от отравления мышьяком?
Трип оттянул пальцем воротничок, будто ему сделалось душно. Его очки воспользовались этим, чтобы соскользнуть с кончика носа, но он вовремя их поймал.
– Итак, доктор? – насупился граф.
– Да, доктор, каково ваше мнение? – добавил свой вопрос Бертрам.
– Э-э… – сказал Трип. – Не смогу ответить вам точно, пока не сделаю вскрытие, а лорд Стэплфорд дал мне понять, что это неприемлемо.
– Подобные решения должен принимать я, а не он. – Старший инспектор, встав со стула, выпрямился во весь немалый рост. – А пока извольте высказать свое предварительное мнение.
Доктор вжался спиной в оконное стекло.
– То, о чем вы спрашиваете, весьма вероятно… – пролепетал он.
– Трип! – рявкнул граф.
– … но я ничего не могу утверждать без вскрытия.
Полицейский обратил взор на Бертрама:
– Вы, сэр, тоже склонны считать, что это было убийство. У вас есть какие-нибудь предположения о том, кто мог отравить вашу матушку или хотя бы почему она привлекла внимание отравителя?
– Я понятия не имею, как у отравителей устроены мозги, – проворчал Бертрам. – Но если вас интересует, были ли у моей матушки недоброжелатели в этом Замке, могу сказать вам, что они с Ренаром Лафайеттом с давних пор питали друг к другу взаимную неприязнь. Их вражда началась еще до моего рождения.
– Не тот ли это Лафайетт, который дал показания, что у леди Стэплфорд была аллергия на устриц, ваше сиятельство? – спросил Браунли.
– Что за чушь?! – воскликнул Бертрам. – Моя мать была наполовину француженкой, она всю жизнь ела устриц!
Старший инспектор шагнул к столу графа:
– Сдается мне, это дело не такое очевидное и простое, каким казалось поначалу. Я пришлю полицейскую карету за телом леди Стэплфорд и получу у коронера ордер на вскрытие. Прошу всем оставаться в Замке, его никто не должен покинуть – ни семья владельцев, ни гости, ни прислуга. Поскольку час уже поздний, я вернусь завтра с сержантом, и мы начнем опрашивать всех, кто может что-то знать, чтобы как можно скорее раскрыть это дело.
