Мы сели в задней части класса, на места, предназначенные для гостей. В школьной комнате, за деревянными партами, обнаружилось двадцать шесть учеников в возрасте от семи до четырнадцати лет. Парты стоят лицом к классной доске, на которой написаны арифметические примеры и выведенный аккуратным курсивом девиз: «Спасение дается нам бесплатно, ибо за него уже заплатили».
Чувствовалось, что класс полон энергии – но энергии упорядоченной. Разные группы учеников работали над разными задачами: одни слушали учительницу, другие вместе решали какие-то примеры, третьи работали поодиночке. Только самые маленькие иногда оборачивались, с любопытством на нас смотрели – и возвращались к работе.
В передней части класса, на возвышении, стоял стол учителя и печка-буржуйка. Газовые лампы, свисающие с потолка, и теплый дневной свет, льющийся в окна, придавал всей сцене удивительный, почти сказочный уют. Школа амишей напомнила мне любимые сцены из «Энн из Зеленых Крыш». На девочках были блузки разных цветов, а поверх них кофты или фартуки, волосы зачесаны в аккуратные тугие пучки. На мальчиках – разноцветные рубашки, черные штаны и подтяжки. На деревянных колышках возле двери – целая куча курток, платков, соломенных шляп и чепчиков.
Всей этой разношерстной детворой с мастерством опытного дирижера управляла энергичная и уверенная в себе восемнадцатилетняя учительница. Когда мы вошли, она играла с третьим классом в географическую игру, отвечала на вопросы шестиклассников по домашнему чтению и краем глаза присматривала за двумя четвероклассниками, приклеивающими замазкой к стене какие-то цветные листы. Честно говоря, никогда в жизни я не видела такого порядка в классной комнате!
– Эшет хайиль! – прошептала я Дженет.
Амиши учат детей лишь до восьмого класса: это их право, защищенное конституцией. Они считают, что для простой жизни, какую ведут амиши, достаточно базовых знаний и некоторых практических навыков. Это серьезно ограничивает карьерные возможности для девушек, от которых ждут, что вскоре после крещения (амиши крестятся в сознательном возрасте) они выйдут замуж и будут заниматься домом и детьми.
Глядя, как на школьном дворе, ежась от холодного ветра, ребята играют в бейсбол самодельным мячом, я спрашивала себя, многие ли из них захотят остаться здесь, когда вырастут? А что было бы со мной – любопытной, упрямой, со скептическим складом ума – случись мне родиться не в семье евангеликов в Дейтоне, Теннесси, а в семье амишей в Гэпе, Пенсильвания? В такие моменты понимаешь, как многое в нашей жизни зависит не от нас, как мало, в сущности, мы выбираем сами… порой не выбираем даже, в каком месяце выходить замуж и какое платье надеть на свадьбу.
– Свой убор я уже много лет держу в машине, в отделении для перчаток, – со вздохом заметила Дженет. – Надеваю на семейные встречи, хотя все прекрасно знают, что я больше не одна из них.
Мы остались вдвоем. Ехали в машине Дженет по извилистому проселку из Гэпа в Моргантаун, чтобы, пока не кончился день, заглянуть к ее кузине Саре
[71]. Проезжали мимо деревень и полей, мимо универсальных магазинов и запряженных лошадьми повозок. Остановились взглянуть на ферму, где выросла Дженет, на бакалейную лавку, принадлежавшую когда-то ее родителям. В какой-то момент заметили на обочине женщину, бегущую трусцой – в юбке до колен, фартуке и головном уборе.
– Я в таком наряде полумарафон не пробегу! – рассмеялась Дженет.
Дженет такая же, как я: пытливая, любознательная, настойчивая. Мир меннонитов-старообрядцев, где она выросла, похожа на мир амишей, хоть и менее консервативен. Большинство меннонитов-старообрядцев пользуются электричеством, а некоторые даже водят машины. Когда Дженет ушла из меннонитской традиции, родные поначалу были недовольны, но отлучать ее не стали. Она была одной из семерых детей: все ее братья и сестры остались меннонитами, а Дженет вместе с мужем, тоже меннонитом, ушла «в мир».
– Все из-за этих правил, – рассказывала она. – Сплошные правила! У меня было столько вопросов, и ни на один мне не могли внятно ответить. Должно быть, это врожденное – желание все понимать, во всем докапываться до сути. Я просто не создана для такой жизни.
Дженет тоже писательница; мы с ней познакомились через интернет. Услышав о «месяце скромности», она предложила организовать мне турне по стране амишей, от магазина Циммермана (оттуда звонил Харрисон Форд в «Свидетеле») и кафе «У Анджелы» (где я ела самые вкусные на свете картофельные чипсы) до меннонитского Информационного центра в Ланкастере, где женщина с очень подходящим именем Мириам любезно показала нам все, начиная с полноразмерной репродукции библейской скинии.
– Люди есть люди, – говорила Дженет, пока мы, осторожно огибая двуколку, сворачивали на гравийную дорогу, ведущую к дому ее кузины. – И меннонит может быть таким же эгоистом и наглецом, как любой другой. И меннонит может быть добрым, благородным и любящим. Дело же не в одежде, не в правилах – дело в сердце.
Сара, кузина Дженет, знаменита своими талантами в выпечке и садоводстве. Они с мужем ездят в коляске, но пользуются электричеством и даже рассылают прайс-лист и рецепты Сары покупателям по факсу.
– А вот компьютера нет, – заметила Сара, когда все мы расселись вокруг стола на кухне. – Хотя мне говорили, что со страницей в интернете больше удастся заработать. Но куда мне больше?
Сара – милая женщина с мягким голосом и лучистыми карими глазами. Мне показалось, что она похожа на Эмили Дикинсон
[72]: так же излучает энергию тайны и безмятежности. Меннонитам, в отличие от амишей, позволены узоры на тканях, так что под фартуком на Саре было простое платье в цветочек. На голове – чепчик, похожий на чепец Мэри, однако сидящий плотнее, без характерной формы «сердечком». Дом – меньше, чем у Мэри, но светлый и уютный. На плите побулькивает долговарка.
– Как называются у вас вот эти ленты на чепце? – спросила я у Сары, указав на две длинные черные ленты, лежащие у нее на плечах.
– Просто лентами, – ответила она.
– А почему у одних они белые, а у других черные?
– Незамужние женщины носят белые ленты. Через несколько лет после свадьбы меняют их на черные.
– В какой-то конкретный момент? – допытывалась я. – В годовщину свадьбы или после рождения ребенка?
– Не знаю, – ответила Сара. – Мне говорили как-то, что женщины с детьми начинают носить черные ленты, потому что на них не так заметна грязь… что ж, с совсем маленькими детьми это и вправду имеет смысл. Но на самом деле не знаю. У нас много таких традиций: все их соблюдают, но никто уже не помнит толком, что они значат.
