Каллмен, штат Алабама – не то место, где ожидаешь найти монастырь. Следуя на запад по шоссе 278, я насчитала вдоль дороги три магазина сельскохозяйственной техники и двадцать одну баптистскую церковь – и это только после того, как начала считать! Лето на юге обычно пыльное и жаркое; но сегодня утренний дождь освежил воздух, так что я открыла окно, поставила диск Патти Гриффин
[143] и с удовольствием вдыхала запах земли и свежескошенной травы – запах Алабамы.
Наконец я добралась до аббатства Святого Бернарда – общежительного монастыря с суровым уставом, прячущегося посреди густого леса на 180 акрах своей территории.
Возведенный в 1891 году группой монахов из Германии, чья община восходила к VIII веку, в наше время монастырь дает приют приблизительно двадцати монахам, католической школе, приюту и знаменитому Аве-Мария-Гротто – саду миниатюр в стиле фолк-арт, выполненных братом Иосифом, который жил в монастыре в 1920–1930-х годах.
Молчание, ощутимое почти физически, окружило меня, едва я проскользнула в монастырь через заднюю дверь и оказалась в просторном темном холле между церковью и кельями монахов. Было три часа пополудни, все монахи работали, и в здании стояла такая тишина, что я боялась даже вздохнуть: казалось, слишком громкий вздох может что-нибудь здесь уронить или опрокинуть.
В самом деле, хрупких предметов вокруг меня было немало. Фарфоровые статуэтки Девы Марии, стеклянные столики с рядами свечей, изящные вазы со свежими букетами – и еще множество чисто католических штучек, мгновенно разбудивших во мне старый страх: оказавшись в католической церкви, нечаянно осквернить какую-нибудь святыню и даже не понять, что это святыня. Свой номер я нашла на доске объявлений у дверей, подхватила чемодан и ноутбук, бодро зашагала в сторону комнаты номер 113… и сразу же поняла, какую совершила ошибку!
Цок! Цок! Цок! Цок! Стук каблуков по линолеуму отдавался от стен ружейными выстрелами.
(Милые дамы, если когда-нибудь захотите пожить в монастыре, не забудьте захватить балетки! С тем же успехом я могла бы трубить в рог или кричать во все горло: «Эй, монахи! Я здесь!»)
Святой Бенедикт знал толк в гостеприимстве. «Всех, кто появляется на пороге, – писал он, – принимайте как самого Христа» (даже тех, кто громко цокает каблуками!). Так что монахи из обители Святого Бернарда всегда готовы принять гостей. Комната у меня оказалась простая, но уютная, с двумя узкими кроватями, прикроватной тумбочкой, письменным столом, лампой, плюшевым креслом, ванной и туалетом. Огромное распятие расположено на стене так, что его хорошо видно из любого угла. Как-то не по себе становится, когда глядишься в зеркало в ванной и видишь, что Иисус смотрит, как ты чистишь зубы. Комнаты для гостей находятся внутри монастыря, но на первом этаже, а кельи монахов на втором, так что наткнуться посреди ночи на какого-нибудь аскета в пижаме тебе не грозит. Я посмотрела список гостей и обнаружила, что в соседнем номере живет пара, Грег и Сьюзан.
В здании стояла такая тишина, что я боялась даже вздохнуть: казалось, слишком громкий вздох может что-нибудь здесь уронить или опрокинуть
«Гости монастыря трапезничают вместе с насельниками обители в трапезной, за гостевым столом, – гласил мой путеводитель. – Завтрак проходит в молчании. Обед – шведский стол и неформальная обстановка. Ужин – формальная монастырская трапеза с чтением вслух и молчанием общины… Приглашаем гостей принять участие в чтении богослужебных часов и в совершении мессы вместе с насельниками в церкви аббатства».
Ближайшим событием по расписанию значилась месса, но до нее оставалось еще часа два. Одиночество и тишина, быть может, располагали к созерцанию и молитве – но я предпочла поискать вай-фай (вай-фая здесь не было), позвонить Дэну, поохать над своими неудачными туфлями, немного побродить по окрестностям, а затем пораньше прийти в церковь и процок-цок-цокать поближе к алтарю.
В церкви тоже было совершенно пусто: я уже начала спрашивать себя, точно ли здесь есть кто-то живой. Присела на заднюю скамью и сделала то, что делаешь инстинктивно во всяком святом месте – посмотрела вверх. Сквозь верхний ряд окон струился теплый свет, и колонны из песчаника, стены, стрельчатые арки – все словно купалось в золотистом сиянии. Потолок из мореной сосны придавал просторной церкви, рассчитанной не меньше чем на семьсот человек, ощущение какой-то неожиданной интимности. В нишах у колонн стояли десять внушительных известняковых статуй, высотой в три с половиной метра каждая. Я попыталась понять, кто изображен, но узнала только ближайшего – Иоанна Крестителя с длинной взлохмаченной бородой и огромным посохом, больше похожего на разбойника, чем на пророка.
В передней части храма над каменным алтарем висел – словно парил в воздухе – богато украшенный, сияющий золотом крест. Сбоку виднелось полотно в черно-красно-коричневых тонах с изображением распятого Христа. Позже, взойдя на хоры, чтобы помолиться вместе с монахами, я заметила, что с другой стороны написан Христос-победитель, в золоте, пурпуре и небесной синеве. Восточную часть пространства передо мной занимал орган в сорок четыре трубы, западную, у меня за спиной – огромный витраж. По бокам помещения я увидела небольшие ниши, все разные: места, где можно поставить свечи, преклонить колени перед иконами или просто присесть на деревянной скамье перед разноцветным витражом. Постепенно до меня начало доходить, что единственная моя обязанность в течение следующих сорока восьми часов – просто быть в этом святом месте, и дух мой начал успокаиваться.
Близилась месса, и в храме начали собираться люди. Видимо, понедельник – не самый популярный в церкви день: прихожан было всего человек пятнадцать, в основном учителя и ученики католической школы да несколько старичков и старушек. Все мы расселись на разных скамьях, разбросанные, словно шахматные фигуры под конец игры. Только перед самым началом службы я наконец увидела монахов, с которыми мне предстояло есть и молиться ближайшие два дня. В черных рясах, со склоненными головами, один за другим они прошествовали на хоры. Начали петь: мощный согласный хор их эхом отразился от стен, и все здание словно пробудилось.
Мессу я пережила, не сводя глаз с лысого мужика впереди: вставала, опускалась на колени, крестилась, снова садилась тогда же, когда и он. Затем прихожане разошлись, а монахи на хорах начали петь вечерю. Я осталась одна – и, сидя посреди пустой церкви, слушала, как они поют псалмы, пока свет не начал меркнуть и по просторному помещению не побежали от алтаря длинные тени.
