Эта книга изменила мою жизнь. Хотя многие ее главы были написаны слишком заумно – будто для того, чтобы запутывать, а не прояснять, – Мэй в своих эссе выражался чрезвычайно ясно. Он излагал базовые принципы экзистенциальной философии и познакомил меня с близкими по духу открытиями Сёрена Кьеркегора, Фридриха Ницше и других мыслителей-экзистенциалистов.
Листая свой экземпляр «Экзистенции», изданный в 1958 году, почти на каждой странице я вижу собственные пометки, выражающие одобрение или несогласие. Эта книга показала мне, что есть и третий путь, не связанный ни с психоанализом, ни с биологической моделью, – путь, который опирался на мудрость философов и писателей последних двух с половиной тысяч лет. Просматривая свой старый экземпляр в процессе написания этих мемуаров, я с огромным удивлением заметил, что Ролло, примерно лет сорок спустя, поставил на нем свой автограф и сопроводил его надписью: «Ирву – коллеге, у которого я учился экзистенциальной психотерапии». У меня защипало глаза от навернувшихся слез.
Я посетил курс лекций по истории психиатрии, охватывающих период от Филиппа Пинеля (врача XVIII века, который первым ввел гуманное обращение с душевнобольными) до Фрейда. Лекции были интересными, но, на мой взгляд, их недостатком было допущение, что психиатрия началась только с Пинеля и XVIII века. Слушая их, я не мог не думать обо всех тех мыслителях, которые писали о человеческом поведении и душевных муках намного раньше, – таких как Эпикур, Марк Аврелий, Монтень и Джон Локк.
Эти мысли и книга Ролло Мэя убедили меня, что пора начинать самообразование в области философии, так что в свой второй год ординатуры я записался на годичный курс истории западной философии в кампусе Хоумвуд университета Джонса Хопкинса, где училась Мэрилин. Нашим учебником была знаменитая «История западной философии» Бертрана Расселла, после стольких лет чтения учебников по физиологии, медицине, хирургии и акушерству ставшая бальзамом для моей души.
После этого обзорного курса я стал самоучкой в философии, много читая самостоятельно и посещая курсы в Хопкинсе, а позднее в Стэнфорде. В то время я не представлял, как мне применить эти знания в моей сфере, психотерапии, но на каком-то глубинном уровне понимал, что нашел для себя работу всей жизни.
Позднее, во время ординатуры я прошел трехмесячную стажировку в расположенном неподалеку Институте Патаксент – тюрьме, где содержались психически больные преступники. Я занимался с пациентами индивидуально и вел ежедневную терапевтическую группу для осужденных за преступления сексуального характера – одну из самых трудных групп в моей жизни. Ее участники тратили гораздо больше времени и сил на попытки убедить меня, что они психически здоровы, чем на работу над своими проблемами. Поскольку у них были неопределенные сроки – то есть они должны были оставаться в тюрьме до тех пор, пока психиатры не объявят их выздоровевшими, – их нежелание слишком откровенничать было вполне понятным.
Опыт работы в Патаксенте был для меня чрезвычайно ценным, и к концу года я решил, что у меня достаточно материала для написания двух статей: о групповой терапии для людей с сексуальными девиациями и о вуайеризме.
Статья о вуайеризме стала одной из первых психиатрических публикаций по этой теме. Я выдвинул тезис, что вуайеристы не просто хотят видеть обнаженных женщин: чтобы вуайерист получил настоящее удовольствие, необходимо, чтобы наблюдение было запретным и тайным. Ни один из вуайеристов, которых я изучал, не ходил по стрип-барам, не обращался к проституткам и не смотрел порнографию. Кроме того, хотя вуайеризм всегда считался раздражающим, эксцентричным, но в целом безвредным правонарушением, я обнаружил, что это мнение неверно. Многие заключенные, с которыми я работал, начинали с вуайеризма и постепенно перешли к более серьезным преступлениям, таким как проникновение со взломом и сексуальные нападения.
Пока я писал эту статью, мне вспомнился доклад о Мюриэл в медицинской школе и то, как я вызвал интерес слушателей, начав этот доклад с истории. Статью о вуайеризме я тоже решил начать с истории о первом вуайеристе – Любопытном Томе
[19]. Моя жена, работавшая в то время над докторской диссертацией, помогла мне раскопать первые упоминания легенды о леди Годиве, благородной даме XI века, добровольно вызвавшейся проехать верхом по улицам в обнаженном виде, чтобы спасти горожан от непомерных налогов, которыми обложил их ее муж. Все горожане, за исключением Тома, выказали ей свою благодарность, отказавшись смотреть на ее наготу. Но бедняга Том не смог удержаться от соблазна взглянуть на обнаженную знатную даму и за это был поражен слепотой. Эта статья была немедленно принята к публикации в «Архивы общей психиатрии».
Вскоре после этого моя статья о методах ведения терапевтических групп для лиц, совершивших преступление на сексуальной почве, была опубликована в «Журнале нервных и психических болезней». Кроме того, вне связи с моей работой с заключенными Патаксента, я опубликовал статью по диагностике старческой деменции.
Надо сказать, научные публикации у ординаторов были редкостью, и поэтому мои статьи были встречены коллективом Госпиталя Джонса Хопкинса с большим одобрением. Выслушивать похвалы преподавателей было приятно и в то же время удивительно, учитывая, с какой легкостью дались мне эти статьи.
Джон Уайтхорн всегда носил белую рубашку, галстук и коричневый костюм. Мы, ординаторы, гадали, сколько у него одинаковых костюмов, потому что никогда не видели его в иной одежде. Ординаторы должны были в полном составе присутствовать на его ежегодной вечеринке с коктейлями в начале учебного года. Вечеринка эта вселяла в нас ужас: мы часами стояли, одетые в костюмы с галстуками, а подавали нам по единственному маленькому бокалу хереса – и больше никаких закусок или напитков.
На третий год ординатуры я и пятеро других ординаторов проводили с доктором Уайтхорном каждую пятницу. Мы сидели в угловом зале для совещаний, примыкающем к его кабинету, а он беседовал с каждым из своих госпитализированных пациентов. Доктор Уайтхорн и пациент сидели в мягких креслах, а мы, все восемь ординаторов, устраивались поодаль на деревянных стульях. Некоторые беседы длились всего по десять-пятнадцать минут, другие затягивались до часа, а иногда даже на два-три часа.
Его опубликованная работа «Руководство по ведению беседы и клиническому изучению личности» в то время использовалась в большинстве учебных психиатрических программ Соединенных Штатов и предлагала новичку систематический подход к клиническому интервью; но его собственный стиль беседы был каким угодно, только не систематическим.
Уайтхорн редко расспрашивал о симптомах или проблемных областях, следуя вместо этого принципу «позволь пациенту учить тебя». И теперь, более полвека спустя, некоторые примеры из его практики по-прежнему свежи в моей памяти: один пациент писал диссертацию об испанской Армаде, другой был специалистом по Жанне д’Арк, а третий – богатым кофейным плантатором из Бразилии. В каждом из этих случаев доктор Уайтхорн пространно беседовал с пациентом как минимум по девяносто минут, сосредоточиваясь на интересах пациента. Мы многое узнали об истории Испании во времена Армады, о заговоре против Жанны д’Арк, о меткости персидских стрелков, об учебных планах школ профессиональных сварщиков, а также все, что мы хотели знать (и даже более того) о связи качества кофейных зерен с высотой, на которой их выращивали.
