Каждый день я получаю электронные письма от своих читателей из многих стран мира и стараюсь отвечать на каждое письмо – чаще всего хотя бы простой фразой наподобие «Спасибо, что написали мне» или «Я очень рад, что мой труд оказался значимым для вас». Я всегда обращаюсь к человеку по имени, чтобы автор письма не сомневался, что я на самом деле прочел его письмо и лично написал ответ. Это отнимает немало времени, но я чувствую, что делаю нечто похожее на ежедневную медитацию любящей доброты, которую практикуют мои друзья-буддисты.
Почти ежедневно я получаю просьбы о консультации из какой-нибудь части света, либо по Скайпу, либо от людей, готовых прилететь в Калифорнию, чтобы встретиться со мной. На днях один мужчина поинтересовался, не смогу ли я встретиться по Скайпу с его матерью, психотерапевтом на пенсии, в день ее столетнего юбилея.
Наряду с письмами от поклонников иногда мне присылают подарки, и наш дом украшен предметами из Греции, Турции, Ирана и Китая. Но самый поразительный подарок пришел от Сакеллариса Кутузиса, известного греческого скульптора, который живет и работает на островке Калимнос. Я получил от него письмо, в котором он просил дать ему мой адрес и сообщал, что с удовольствием прочел мои книги и в настоящее время работает над моим гипсовым бюстом по фотографиям, которые нашел в сети.
Я стал искать сведения о нем в Интернете и узнал, что он – талантливый скульптор и его произведения выставляются в разных городах по всему миру. Я настаивал, что сам оплачу почтовые расходы, но он отказался.
Автор с его скульптурным портретом работы Сакеллариса Кутузиса, 2016 г.
Спустя месяц бюст более чем в натуральную величину доставили ко мне домой в огромном деревянном ящике. Теперь он стоит в нашем доме и настолько похож на оригинал, что всякий раз, как я смотрю на него, меня пробирает дрожь. Часто я или мои дети украшаем его очками, галстуками или одной из моих многочисленных шляп.
Как бы я ни старался уклоняться от подобных атрибутов славы, у меня нет сомнений, что они укрепили мое «я». Полагаю также, что почтенный возраст, солидность и репутация усиливают мою эффективность как психотерапевта. В последние двадцать пять лет большинство моих пациентов связывались со мной потому, что прочли какие-то из моих работ, и приходили в мой кабинет с уверенностью в моих терапевтических способностях. Я, знававший в своей жизни прославленных терапевтов, отчасти понимаю, какой след могут оставить в памяти такие встречи: я сам до сих пор явственно вижу мысленным взором глубокие морщины на лице Карла Роджерса.
Пятьдесят лет назад я попросил о беседе с ним и прилетел на один день в Южную Калифорнию. До того я посылал Роджерсу некоторые свои работы и помню, как он говорил мне, что, хотя мой учебник по групповой терапии сделан добротно, больше всего ему понравилась моя книга, написанная в соавторстве с Джинни («Хроники исцеления»). А лица Виктора Франкла и Ролло Мэя я помню столь отчетливо, что будь у меня талант художника (которого я лишен), я смог бы точно изобразить их по памяти.
Так что в силу моей репутации пациенты раскрывают секреты, которые никогда не рассказывали никому другому, даже прежним своим терапевтам, и если я принимаю их без осуждения и с сочувствием, мои интервенции, вероятно, имеют больший вес – просто в силу того, что пациенты заранее составили обо мне определенное мнение.
Не так давно в один и тот же день я принял двух новых пациентов, знакомых с моими работами. Первая из них, психотерапевт на пенсии, приехала ко мне, проделав на машине путь в несколько часов. Она была обеспокоена своей склонностью к накопительству (проявлявшейся только в одной комнате ее дома) и обсессивному поведению: уезжая из дома, она, проехав меньше квартала, каждый раз возвращалась проверить, заперла ли дверь и выключила ли плиту. Я сказал ей, что, на мой взгляд, с этими проявлениями вряд ли удастся разобраться за один сеанс терапии; кроме того, они не так уж значительно мешают ей в жизни. Она показалась мне вполне гармоничной личностью, у нее был прекрасный брак, она работала над трудной задачей поиска смысла после выхода на пенсию. Она была рада услышать, что, по моему мнению, она не нуждается в терапии.
На следующий день она прислала мне письмо:
Я просто хотела дать вам знать, какое удовольствие доставила мне наша консультация в прошлый четверг, как я ценю ее и как много она для меня значила. Я чувствовала вашу поддержку и уверенность, что у меня все в порядке. Я счастлива и довольна жизнью и очень благодарна за ваше замечание, что мне не нужна никакая терапия. И я покинула ваш кабинет с меньшей тревожностью, зато с большей уверенностью в себе и лучше принимая себя. Для меня это был настоящий подарок. Это просто потрясающий результат для одного-единственного сеанса!
В тот же день на разовую консультацию ко мне приехал пациент из Южной Америки, гостивший у друга в Сан-Франциско. Он почти весь час говорил о своей озабоченности делами сестры, которая практически всю свою жизнь боролась с анорексией. После смерти родителей он был настолько обременен расходами на ее врачей, что так и не смог жениться и завести детей. Я спросил, почему именно он из всех членов их большого семейства принял на себя все заботы о ней. Тогда, вне себя от тревоги и нерешительности, он поведал мне историю, которой никогда прежде ни с кем не делился.
Он на тринадцать лет старше сестры, и однажды, когда ей было два года, а ему пятнадцать, родители оставили сестру на его попечение на несколько часов, а сами вместе со старшими детьми поехали на чью-то свадьбу. Пока их не было, у него состоялся долгий эротический телефонный разговор с его подружкой, которая очень не нравилась его родителям и с которой они категорически запретили ему общаться. Во время этого разговора его сестра выползла через открытую входную дверь на крыльцо и упала, прокатившись по нескольким ступеньками и получив немало ушибов. Когда родители вернулись, ему пришлось сознаться во всем. Это был худший момент в его жизни, и хотя травмы сестры не были тяжелыми и через пару дней синяки побледнели, он все эти годы втайне боялся, что ее анорексия была вызвана тем падением. Его переживание было столь глубоким и гнетущим, что за двадцать пять лет, прошедших с тех пор, это был первый раз, когда он кому-то о нем рассказал.
Я постарался придать своему голосу максимальную убедительность и одновременно официальность и объявил мужчине, что внимательно выслушал все, что он рассказал мне о своей сестре, и, взвесив все показания, объявляю его невиновным. Я заверил его, что он сполна расплатился за тот эпизод халатности и что падение с лестницы никак не могло стать причиной анорексии у его сестры. Я также рекомендовал ему проработать эту проблему в ходе терапии, когда он вернется к себе на родину. Мужчина заплакал от облегчения и сказал, что терапия ему не нужна и он уже получил именно то, что было ему нужно. Он покинул мой кабинет гораздо более легкой походкой, чем вошел в него.
Эти разовые консультации, в ходе которых я вслух признаю старания и сильные стороны пациента и даю ему свое благословение, в значительной мере обязаны своим успехом силе, которой пациент мысленно наделяет меня.
