Не так давно моя пациентка рассказала об одном из самых печальных событий в ее жизни. Будучи подростком, прямо перед тем как уехать из дома в колледж, она отправилась в долгую поездку на поезде со своим отцом, человеком выдающимся, но малоэмоциональным. Она с нетерпением ждала возможности побыть с ним наедине, но была горько разочарована, когда он открыл свой портфель и провел все время поездки за работой, не сказав ей ни слова. Я ответил, что наша терапия дает ей возможность переиграть это событие. Она и я (как старшая и влиятельная мужская фигура) предпримем многочасовую терапевтическую «поездку», но у нас все будет по-другому: она получит полное разрешение – даже поощрение – задавать вопросы, высказывать жалобы и выражать чувства. А я обеспечу ей взаимность и эмоциональную реакцию. Такой подход растрогал пациентку и в конечном итоге помог ей.
А как все это внимание и восхищение влияет на мое «я»? Временами слава ударяет мне в голову, временами лишает покоя, но, как правило, я сохраняю равновесие. Каждый раз, когда я встречаюсь с коллегами из своей группы поддержки или группы для обсуждения клинических случаев, я сознаю, что они, блестящие клиницисты, практикующие десятилетиями, ни на йоту не менее эффективны в своей работе, чем я в своей.
Так что я не принимаю славословия близко к сердцу. Все, что я могу сделать, – это относиться к своей работе серьезно и быть наилучшим терапевтом, каким я способен быть. Я напоминаю себе, что меня идеализируют и что мы, люди, все без исключения мечтаем о мудром, всезнающем седобородом старшем наставнике. Если я был избран, чтобы занять эту нишу, что ж, я с удовольствием принимаю на себя эту обязанность. Кто-то же должен это делать!
Глава сороковая
Новичок в старении
В детстве я всегда был младшим – в своем классе, в бейсбольной и в теннисной команде, в отряде в лагере. А теперь, куда ни посмотри, я самый старший – старший на лекции, в ресторане, на книжном чтении, в кино, на бейсбольном матче. Недавно я присутствовал и выступал на двухдневной конференции по повышению медицинской квалификации для психиатров, спонсированной отделением психиатрии Стэнфорда. Обводя взглядом аудиторию, состоявшую из коллег со всех концов страны, я увидел лишь пару седеющих слушателей и ни одного полностью седого. Я был самым старшим с большим отрывом!
Программа из шестнадцати других лекций и дискуссий заставила меня еще сильнее проникнуться осознанием своего возраста и перемен в нашей сфере, произошедших с тех пор, как я в 1950-х годах начал медицинскую практику. Все нынешние достижения: новые лекарства для лечения шизофрении, биполярных расстройств и депрессии, новое поколение развивающихся методов тестирования лекарств, высокотехнологичные средства для лечения расстройств сна, пищеварения и дефицита внимания – в значительной степени прошли мимо меня. Я вспомнил, что некогда был многообещающим молодым преподавателем, очень гордившимся, что он идет в ногу с последними достижениями в своей сфере. Теперь же я терялся среди обилия информации, и сильнее всего – слушая лекцию о транскраниальной магнитной стимуляции головного мозга, которая описывала методы стимуляции и подавления важнейших центров в мозгу, намного более эффективные и точные, чем лекарственные, – и без побочных эффектов. Не в этом ли будущее психиатрии?
Когда я в 1957 году поступил в ординатуру, психотерапия составляла саму сущность психиатрии, и мою страсть к ее изучению разделяли почти все мои коллеги. Но теперь в восьми докладах, которые я прослушал во время этой конференции, о психотерапии упоминалось лишь мельком.
В последние несколько лет я читал очень мало психиатрической литературы. Я часто делаю вид, что причиной тому проблемы со зрением – я перенес хирургические операции на роговице обоих глаз, а также операции по удалению билатеральной катаракты, – но это лишь отговорка. Я мог бы не отставать от времени и читать профессиональные материалы, увеличив размер шрифта на своей электронной книге.
Мне несколько неловко признаваться, но истинная причина в том, что мне больше не интересно. Когда у меня из-за этого возникает чувство вины, я утешаюсь, говоря себе, что за свою жизнь вложил в профессиональное чтение немало времени и что в свои восемьдесят пять мне следовало бы чувствовать себя вправе читать все, что заблагорассудится. А потом добавляю: «Кроме того, я – писатель, и мне необходимо быть в курсе современных литературных течений».
Когда настала моя очередь выступать перед слушателями на стэнфордской конференции, я не читал лекцию, и у меня не было слайдов для показа – в отличие от других ораторов. На самом деле – и сейчас грядет мое важнейшее признание, сделанное впервые в жизни, – я никогда в жизни не подготовил и не использовал ни одного слайда! Вместо этого стэнфордский коллега и мой близкий друг, Дэвид Шпигель, искусно и сердечно расспрашивал меня о моей карьере и эволюции в качестве психотерапевта. Для меня это комфортный формат, и время пролетело так незаметно, что я удивился, когда мое выступление закончилось. Когда слушатели встали и зааплодировали, у меня возникло тревожное ощущение, что они со мной прощаются.
Поскольку на свете мало практикующих психиатров моего возраста, я часто спрашиваю себя: почему ты до сих пор принимаешь пациентов? Не по экономическим причинам – у меня достаточно денег для комфортной жизни. Просто я слишком люблю свою работу, чтобы отказаться от нее раньше, чем это придется сделать. Я очень ценю, что меня приглашает в свою личную жизнь так много людей, и после стольких десятилетий, думаю, можно сказать, что я неплохо с этим справляюсь.
Вероятно, отчасти это результат того, что я научился правильно выбирать своих пациентов. В последние несколько лет я практикую терапию, ограниченную по времени: на первом же сеансе я говорю пациентам, что буду встречаться с ними максимум один год. С приближением моего восьмидесятилетия я начал задумываться, сколько еще времени мой разум и память останутся сохранны. Я не хотел, чтобы пациенты становились излишне зависимыми от человека, который, возможно, скоро отойдет от дел. Более того, я обнаружил, что установление даты окончания терапии с самого начала, как правило, повышает эффективность лечения и быстрее погружает пациентов в работу. (Отто Ранк, один из первых учеников Фрейда, более ста лет назад сделал такое же наблюдение.)
Я не беру пациентов, если кажется маловероятным, что мы сможем достичь значительного прогресса за год, и направляю к другим психиатрам тех, кто серьезно болен и нуждается в медикаментозном лечении. (Поскольку я не в курсе последних достижений психофармакологии, я перестал прописывать лекарственные средства несколько лет назад.)
Я помогал столь многим людям с вопросами старения и думал, что хорошо подготовлен к маячащим впереди потерям, но оказалось, что это дается намного труднее, чем мне представлялось. Ноющие колени, потеря равновесия, негнущаяся по утрам спина, усталость, слабеющие зрение и слух, старческая «гречка» на коже – все это я замечаю, но это мелочь по сравнению с ослаблением памяти.
Не так давно в субботу мы с женой отправились прогуляться по Сан-Франциско и пообедать, а вернувшись, я понял, что забыл ключи. Нам пришлось ждать снаружи пару часов, пока не пришел сосед, у которого были дубликаты ключей.
