– Представьте свою жизнь без работы, Говард. Какой бы она была?
– Я признаю́, мысль о прекращении работы приводит меня в ужас.
– Попробуйте вообразить эту жизнь без работы.
– Я знаю, к чему вы ведете. Я признаю, что это бессмысленно. Я признаю, что мне страшно остановиться. Чем бы я занимался весь день? Можно путешествовать, осматривать достопримечательности – но это займет не все время. Все интересные места я уже видел.
Я поднажал:
– Не кажется ли вам, что работа поддерживает в вас жизнь и что без работы вы постепенно перейдете на заключительные стадии жизни – к старости и смерти? Можем ли мы вместе найти какой-то способ отделить жизнь от работы?
Он внимательно выслушал меня и кивнул.
– Я об этом подумаю.
Что-то я сомневаюсь, что он подумает.
Мне впервые в жизни исполнилось восемьдесят пять лет, и, как и Говард, я борюсь со старением. Иногда я принимаю идею, что пенсионный возраст должен быть временем покоя и умиротворенных размышлений. Однако я знаю, что во мне существуют и непокорные чувства, родом из самой ранней моей юности. И они не перестают создавать турбулентность и угрожают вырваться на поверхность, если я приторможу. Выше я цитировал строки из Диккенса: «Когда жизнь подходит к концу, ты словно завершаешь круг и все ближе подвигаешься к началу». Эти слова преследуют меня. Все чаще и чаще я ощущаю, как какие-то силы тянут меня назад, к моему началу.
На днях мы с Мэрилин побывали на фестивале foolsFURY в Сан-Франциско – событии, которое каждые два года проводит компания моего сына Бена. На этом фестивале представляют свои спектакли двадцать камерных театров со всех концов Америки. Перед шоу мы заехали перекусить в «Мудрых сыновей» – маленький еврейский гастроном, который, казалось, перенесся сюда прямиком из Вашингтона 1940-х годов, поры моего детства.
Стены этого гастронома были почти сплошь увешаны семейными фотографиями, на которых можно было видеть простодушных, напуганных беженцев с одухотворенными глазами, прибывших на остров Эллис из Восточной Европы. Эти фотографии меня заворожили: они напоминали фотографии моих родственников. Я увидел печального мальчика, произносящего речь на бар-мицве, – он мог бы быть мной. Я увидел женщину, которую поначалу принял за свою мать. Я ощутил внезапный – и новый для меня – прилив нежности к ней одновременно с приступом вины и стыда за то, как критически отзывался о ней на страницах этой книги. Как и моя мать, женщина на фотографии казалась необразованной, напуганной, привычной к тяжелому труду, просто пытающейся выжить и поднять семью в незнакомой новой культуре.
Моя жизнь была такой богатой, такой привилегированной, такой безопасной – в основном благодаря тяжкому труду и великодушию моей матери. Я сидел там, в этом гастрономе, и плакал, глядя в глаза этой женщины и всех этих беженцев. Я целую жизнь исследовал, анализировал и реконструировал свое прошлое, но теперь осознаю, что во мне есть юдоль слез и боли, с которой, возможно, никогда не удастся покончить.
Поскольку я ушел из Стэнфорда рано, еще в 1994 году, мое ежедневное расписание остается неизменным: я каждое утро пишу по три-четыре часа, как правило, по шесть-семь дней в неделю, и пять раз в неделю во второй половине дня принимаю пациентов. Я более пятидесяти лет живу в Пало-Альто, и мой кабинет располагается в отдельном здании в пятидесяти метрах от моего дома. Около тридцати пяти лет назад я купил квартиру в районе Рашен-Хилл в Сан-Франциско, с прекрасным видом на город и залив, и во второй половине дня по четвергам и пятницам принимаю пациентов там. Мэрилин присоединяется ко мне вечером в пятницу, и мы, как правило, проводим выходные в Сан-Франциско, бесконечно интересном для меня городе.
Ялом в своем кабинете в Паоло-Альто, 2010 г.
Я журю сам себя за свое фальшивое пенсионерство: «Интересно, сколько восьмидесятипятилетних психиатров работают, как я?» Продолжаю ли я работать, как мой пациент Говард, стараясь отсрочить дряхлость и смерть? Такие вопросы тревожат меня, но у меня есть свой арсенал готовых ответов: «Я еще многое могу дать людям… Старение помогает мне лучше понимать и утешать людей моего возраста… Я писатель, и творческий процесс меня пьянит, так с чего я должен от него отказываться?»
Да, признаю: подхожу к этому последнему абзацу с содроганием. Где-то на заднем плане сознания у меня всегда маячила стопка книг, которые я еще напишу, но теперь это уже не так. Уверен, что этот труд станет моей последней книгой. Мои друзья и коллеги тяжело вздыхают, когда слышат от меня эти слова. Они слышали их много раз. Но боюсь, на сей раз все иначе.
Я всегда прошу своих пациентов исследовать свои сожаления и призываю стремиться к жизни, свободной от сожалений. Теперь, оглядываясь назад, я мало о чем жалею. Со мной рядом всю жизнь была и остается выдающаяся женщина. У меня есть любящие дети и внуки. Я живу в привилегированной части света с идеальным климатом, чудесными парками, низким уровнем бедности и преступности. Здесь находится Стэнфорд, один из великих университетов мира. И я каждый день получаю письма, напоминающие мне, что я помог кому-то в далеких краях. Поэтому мне отзываются слова Заратустры Ницше: «Так это была жизнь? Ну что ж, еще раз!»
Благодарности
Я благодарен многим людям, помогавшим мне в этом непростом предприятии. Члены «Пегаса», группы врачей-литераторов из Стэнфорда, давали критические отзывы на несколько глав книги. Особая признательность основателю этой группы, Гансу Штейнеру, и моему другу Рэнди Вайнгартену, психиатру и поэту, который предложил название для главы «Новичок в старении».
Я благодарен своим пациентам, разрешившим мне использовать в книге их терапевтические случаи. Для сохранения конфиденциальности я изменил все имена и персональные характеристики, но в то же время постарался рассказать правду о каждой встрече. Мои пациенты постоянно просвещают и вдохновляют меня.
Мне невероятно повезло с редакторами – Сэмом Дугласом и Дэном Герстле. Спасибо Дэвиду Шпигелю и, разумеется, моему литературному агенту Сандре Дийкстра и ее коллеге, Андреа Кавалларо, которые с энтузиазмом поддерживали меня на протяжении всей работы над книгой.
Друзья всей моей жизни, Джулиус Каплан и Беа Глик, помогали встряхнуть мою память. Поучаствовали в этом и мои четверо детей и семеро внуков.
Наконец, самая большая благодарность – моей возлюбленной жене, Мэрилин, которая помогала мне вспоминать события давно минувших дней и была моим домашним главным редактором.
Ирвин Ялом – заслуженный профессор психиатрии (в отставке) Стэнфордского университета, ведет психиатрическую практику в Сан-Франциско и Пало-Альто. Он является автором многих книг, в том числе «Палач любви», «Дар психотерапии», «Когда Ницше плакал» и «Шопенгауэр как лекарство». У них с женой Мэрилин четверо детей и семь внуков. Супруги живут в Пало-Альто, штат Калифорния.
