Но начну по порядку. В это дело я попал случайно, в качестве защитника «по назначению» в результате отказов нескольких адвокатов от участия в этом деле. Так уж получилось, что следователь по особо важным делам областной прокуратуры, в чьем производстве находилось дело, ранее был моим институтским преподом, поэтому он безо всяких стеснений всякий раз давал понять мне, что защищать «душегуба» нет никакого смысла. Это был единственный случай в моей практике, когда мне ни разу не довелось пообщаться со своим клиентом за весь период защиты. Дело в том, что он категорически отказывался с кем-либо разговаривать, никаких показаний решительно не давал, будто глухонемой, даже не отвечал на вопрос следователя о том, кто он и откуда. Когда Е. П. заводили в комнату для свиданий, он садился на железную табуретку, приваренную к полу, клал длинные худые руки на колени и молча опускал голову. Так он мог сидеть часами и казалось, что вовсе не дышал.
Я несколько раз тщетно пытался побеседовать с Е. П. наедине, выяснить его позицию по делу, понять, почему и как было совершено преступление. За этим сквозь стеклянное окошко двери наблюдал, усмехаясь, следователь, и с явным недовольством ко мне относился дежурный по следственным кабинетам СИЗО. В общем, по окончании следствия я изучил дело тщательным образом, но не нашел ничего существенного, за что можно было бы зацепиться и использовать в защите.
Дело было направлено в суд со следующей фабулой обвинения по ст. 162 ч. 3 п. б, в, ст. 105 ч. 2 п. ж, з, н УК РФ: братья П. останавливали автомобили, просили их подвезти, при этом И. П. садился на переднее сиденье, а Е. П. – на заднее за спиною водителя, в безлюдных местах Е. П. накидывал на шею водителя шнур от утюга, а И. П. держал руки водителя, чтобы сломить сопротивление. После этого выбрасывали труп в поле. Первой машиной им завладеть не удалось, так как закончился бензин, поэтому ее они подожгли. Второго водителя убили аналогичным образом, труп утопили в реке, а автомобиль передали на разукомплектование своему пособнику. Третью жертву – сотрудника спецназа – братья П. нашли по объявлению о продаже автомобиля. Якобы с целью покупки они предложили продавцу оформить на них генеральную доверенность, а затем по дороге за денежными средствами хозяина машины задушили, а труп закопали в огороде у бабушки. На этой машине П. беспечно разъезжали по городу до момента их задержания.
Наиболее запомнились на суде мне два эпизода: первый, когда судья спрашивал у подсудимых, признают ли они вину, а второй – судебные прения и вынесение приговора. Председательствующий по делу был человек с большим стажем следственно-судебной работы, он самоуверенно пообещал разговорить моего подзащитного. Не знаю, как у него это получилось, но после неоднократных настойчивых вопросов о том, признает ли Е. П. себя виновным, тот что-то промычал и после долгих месяцев молчания это мычание все восприняли как признание вины. Далее были исследованы доказательства, а когда процесс подошел к прениям, мне, молодому адвокату, стало страшно. Адвокаты – мои коллеги – перешепнулись друг с другом на тему, как можно защищать «таких», хотя, что меня поразило, после этого каждый встал и выполнил свой долг, выступив с защитительной речью.
И тут дают слово мне. В зале – набитом родственниками и знакомыми убитых, в первую очередь коллегами спецназовца, воцарилась зловещая тишина, грозившая в любой момент взорваться от негодования, а мне нечего было сказать, впервые в жизни. Судебно-психиатрическая экспертиза, проведенная Е. П., показала, что он вменяем, хотя понятно, что у нас признают вменяемыми всех подряд, даже тех, которые совершают бесчеловечные преступления, но очевидно, что это ненормальные люди. Я посчитал, что спорить с экспертизой бесполезно, эта игра слов не принесет никакой пользы моему подзащитному, и сказал просто, обращаясь к родственникам: «Если можете, простите его» – и сел на место.
После минутной паузы, ошарашенный такой защитой, председательствующий в приказном порядке велел мне встать и буквально заставил сказать под диктовку все то, что я должен был сказать формально в качестве защитника. Судья боялся, что неправильная «речь» защитника, может «поломать» приговор, поскольку право на защиту оказалось бы нарушенным. Но эти опасения оказались напрасными. В день оглашения приговора Е. П. не доставили из-за того, что он умер в СИЗО. По лицам судей было видно, что они находились в замешательстве. Поползли слухи о том, что Е. П. попросту убили в знак мести за смерть спецназовца, ведь ему грозило «всего лишь» пожизненное заключение… А я тогда подумал, что своей короткой речью предсказал трагический исход дела. Уголовное дело в отношении Е. П. было прекращено в связи с его смертью, а его брату-подельнику 3 октября 2001 года был вынесен обвинительный приговор.
Призрак генпрокурора в районном суде
Так называлась короткая статья, опубликованная в марте 2003 года в курской газете «Жизнь». На фотографии была изображена престарелая потерпевшая, 1918 года рождения, и опекавшая ее соседка, находившиеся в коридоре суда, а надпись под фотографией гласила: «опекунша» грудью защищает знаменитую бабушку от фотокамер. «Знаменита» бабушка была тем, что ее дочь занимала высокопоставленную должность в Генеральной прокуратуре РФ, и эта информация каким-то образом стала достоянием общественности. Попутно отмечу, что рано или поздно каждому адвокату придется столкнуться в своей практике с различными формами давления на следствие и суд со стороны «сильных мира сего».
Поводом для вышеуказанной статьи послужили письма родственников обвиняемых в адрес редакции с жалобами на неправомерные действия сотрудников милиции, которые привели к вынужденному признанию вины. Обычно пресса, особенно провинциальная, дистанцируется от подобных писем, не желая вступать в конфликт с правоохранительными органами, ведь писать о фактах незаконных действий милиции до приговора суда, которым эти факты установлены, чревато. Однако я до сих пор восхищаюсь смекалкой журналистов, которые донесли до читателя суть дела, не получив при этом в свой адрес упреков в необъективности и обвинений в клевете.
«Мы не ставим себе целью защищать обвиняемых», – указывалось в статье, но газету «Жизнь» интересовало другое: был ли факт давления на следствие со стороны Генпрокуратуры?.. Председатель райсуда заявил, что не знает ни о какой родственнице в Генпрокуратуре, открестились от нее и в областной пресс-службе прокуратуры, комментировать ситуацию отказался и прокурор городского округа, хотя расследование было передано туда, а оно должно было вестись в районе по месту совершения преступления. Примечательно не это. Как только бабушка увидела журналистов перед залом суда, она, испугавшись, тут же дернула за рукав свою нынешнюю опекуншу: «Срочно идем звонить в Москву Любе!»
Но начну по порядку. По версии следствия, С., Ч. и М. предварительно договорились совершить хищение в домовладении одинокой престарелой глуховатой К. Для этого они за полночь пришли к дому потерпевшей. Ч. через форточку проник в дом и открыл дверь остальным ребятам. С. и Ч. прошли в зал, где на кровати спала потерпевшая, а рядом на тумбочке стоял магнитофон – единственная ценная вещь в доме. При этом М. остался в коридоре. Когда потерпевшая проснулась, М. вышел из дома, якобы наблюдать за окружающей обстановкой, а С. взял подушку и накрыл ею лицо потерпевшей, наносил удары в область ее головы и словесно матом угрожал насилием, опасным для жизни, в случае оказания сопротивления. От этого К. потеряла сознание, а обвиняемые похитили магнитофон стоимостью 2000 рублей и скрылись.
