Во-вторых, обсуждалось, как вести себя в ситуации, когда родственники подсудимого и сам подсудимый начинают вмешиваться в работу адвоката, мешая ей. Я не говорю, об обычных вопросах, типа: «Что будет?» – хотя их тоже было с избытком, но тут все элементарно: Кодекс адвокатской этики ч. 3 ст. 10. Но тут все было гораздо серьезнее. В какой-то момент желание обвиняемого и его родственников сделать так, чтобы процесс побыстрее завершился, стало столь нестерпимым, что поставило под угрозу результат. И если на желание родственников можно было вежливо не обращать внимания, то на мнение подсудимого, высказанное в ходе судебного заседания, – уже никак. Прокурор предложил зачитать показания старшего смены, снова не явившегося в суд, адвокат был против, но обвиняемый, торопя события, заявил, что не возражает. Адвокат попросил объявить перерыв для согласования позиции с подзащитным. Судья перерыв объявил, но это не помогло. Я этого не мог видеть и не могу это наверняка утверждать, но сложилось впечатление, что у подсудимого случился нервный срыв. Он устал от неопределенности и хотел, чтобы все закончилось быстрее, даже с риском получить реальный срок. Переубедить его не удалось. Показания старшего смены, утверждавшего, что обвиняемый при опросе утверждал, что фамилию не менял, были зачитаны. Это поставило под угрозу результат всей проделанной адвокатом работы. Естественно, он был недоволен. Его нетрудно понять. Конечно, это обвиняемого жизнь и его свобода. И оплата тоже его – он имел право так сделать. Но оплата в данном случае – лишь эквивалент возможности адвоката качественно делать свое дело, не те это деньги, чтобы работать исключительно ради них. И именно качественно выполнить эту работу сам доверитель и не дал.
«Если бы знал, что так будет, – не брался бы. А теперь как все бросить? Неэтично. Да и просто уже усилий своих жалко».
Впрочем, объективности ради, было замечено, что судья действительно охотно откладывает заседания и делает довольно большие паузы между ними. В ходе обсуждения, что бы это значило, я полушутя высказал нелепую на первый взгляд мысль: «Может, он отпустить его хочет?» – и видя реакцию адвоката пояснил: «Хочет увеличить срок пребывания в СИЗО до более существенного, чтобы выйти на штраф». Адвокат был серьезен: «В таком случае надо, чтобы они были готовы заплатить штраф сразу. Надо переговорить с родственниками, чтобы можно было сказать об этом в прениях».
На следующем заседании давал показания обвиняемый, затем были прения. Адвокат плохо себя чувствовал, но приехал, чтобы заседание не переносилось. Перед заседанием родственники очень уклончиво ответили на счет наличия денег для оплаты предполагаемого штрафа, притом что на залог находилась сумма значительно большая.
– Что будете делать? – спросил я.
– Работать. И будь как будет, – ответил адвокат. И пошел работать…
Первым вопросы задавал адвокат. Очень спокойно и медленно подбирая слова. Думаю, никто ничего не заметил, но я, будучи в курсе, видел и то, как он борется с собой из-за плохого самочувствия, и досаду, вызванную действиями обвиняемого и его родственников, и огромное желание выполнить свою работу и помочь, несмотря ни на что. Позицию обвиняемого я уже изложил выше. Единственный интересный момент был, когда речь зашла о непризнании себя виновным. Судья дважды очень жестко повторил вопрос: «Как это вы невиновны?» И если первый раз подсудимый ответил, что сначала не знал о запрете, потом о его сроках, то после тирады судьи о том, что, зная о запрете и будучи грамотным, можно узнать всю информацию через Интернет, и повтора вопроса, он не нашелся что сказать, пробормотав что-то невнятное.
Далее речь зашла о полученных и исследованных судом документах. Характеристики обвиняемого – все положительные и ответ УФМС о сроках запрета. Затем суд перешел к прениям.
Прокурор в своем выступлении заявил, что считает обвинение полностью доказанным, достаточно подробно и убедительно остановившись на показаниях сотрудников пункта пропуска и самого подсудимого. А затем – учитывая беременность и нахождение в больнице жены обвиняемого, его положительные характеристики, то, что преступление было совершено обвиняемым впервые и обвиняемый не представляет социальной опасности, прошу назначить обвиняемому наказание в виде штрафа в размере 100 тысяч рублей за каждый из 8 эпизодов незаконного въезда на территорию РФ. В связи с тем, что 7 из 8 эпизодов попадают под действие амнистии
[178] – освободить обвиняемого от уплаты штрафа по этим эпизодам. Также зачесть срок нахождения обвиняемого в СИЗО в счет частичного погашения штрафа за восьмой эпизод и уменьшить сумму штрафа до 50 тысяч…
Все в зале, за исключением судьи, секретаря и конвоиров, отчаянно пытались не улыбаться, но получалось плохо. Интереснее всего было наблюдать за судьей, старавшимся не смотреть в сторону прокурора, но все равно бросившим на него пару раз ироничный взгляд.
Адвокату пришлось корректировать свою речь на ходу (естественно, после такого выступления прокурора говорить что-либо о штрафе было уже не надо). В ней он использовал домашнюю заготовку, акцентировав внимание на банальной, казалось бы, строчке обвинительного заключения, логически полностью перечеркивающей доказанность обвинения. Судья, по достоинству оценив мысль, оживился: «Может быть, надо отправить дело на доследование?» Получается, прокурора он нарочито проигнорировал. Чудеса. Запрошенные прокурором 50 тысяч штрафа совершенно очевидно выглядели для подзащитного предпочтительнее, чем еще месяц в СИЗО, даже если не было бы риска нового процесса. А риск такой очень даже был. Именно поэтому адвокат не дал ответ на прямой вопрос судьи о возможности отправки дела на доследование и не просил оправдательного приговора. И то и другое увеличивало вероятность отправки дела на доследование, что означало бы чистую победу адвоката, но было бы не в интересах подзащитного.
Далее адвокат привел в качестве довода психологическое несоответствие реального поведения обвиняемого и человека, решившего нарушить запрет на въезд, рассказал философский анекдот, несмешной, но очень в тему, и высказал мысль, что можно спорить о том, мог ли его подзащитный при правильном подходе к ситуации выяснить сроки запрета самостоятельно или нет, но говорить о том, что он заведомо знал о действии запрета, однозначно нельзя.
После речи адвоката судья отложил дело, сославшись на занятость в других процессах. На обвиняемого было больно смотреть. Завершающее заседание началось с последнего слова обвиняемого, в котором он очень сумбурно заявил, что в случае вынесения приговора в виде штрафа в 50 тысяч, он готов признать свою вину. Он очень устал сидеть и готов все, что угодно, признать за штраф в 50 тысяч. Только, пожалуйста, выпустите.
От реплики адвокат отказался, а прокурора на этом заседании, как ни странно, не было. Судья удалился в совещательную комнату для вынесения приговора, которое должно было состояться спустя два дня. Обвиняемый бьется головой о стекло «аквариума». Мы с адвокатом, кое-как отбиваясь от его родственников, настроенных очень агрессивно, уезжаем.
