«У меня был очень низкий порог скуки, я понятия не имел, чем хочу заниматься, у меня не было совершенно никаких ориентиров», – сказал он. В какой-то момент пациент начал рассказывать о своих юношеских планах уйти в политику. Я спросил у него, какую партию он хотел представлять. Он засмеялся и объяснил: «В Консервативной партии женщины были куда привлекательней, так что я вступил в нее!» Далее в разговоре он признал, что в наши дни его сочли бы «крайне некорректным с политической точки зрения». Он даже открыл филиал «Молодых консерваторов» (молодежное движение Консервативной партии) в очень зажиточной части Лондона, но и это ему вскоре наскучило, и он продолжил свои поиски.
Как по мне, так он вылитый член правительства, и, с учетом его прошлого, мне непонятно, как в итоге Роберт стал водителем автобуса. «Это очень интересная история. Если бы кто-нибудь сказал мне двадцатилетнему, что буду водить автобус, – сказал он, – я бы ему врезал».
Поскитавшись пару лет по Лондону, он отправился в США. «Я был там с начала до середины шестидесятых. Это было весьма впечатляюще», – говорит он мне с блеском в глазах. Я интересуюсь, чем он там занимался. «Сплошные наркотики, все, что удавалось раздобыть!» – невозмутимо ответил он.
В конечном счете его занесло обратно в Великобританию, где страсть к наркотикам ему пригодилась: он стал ими торговать. Я сказал Роберту, что его история напоминает мне жизнь Говарда Маркса, «Мистера Найса» – нашумевшего наркоконтрабандиста, чья конопляная империя началась с продажи наркотиков друзьям и знакомым во время учебы в Оксфорде. «Ах да, я хорошо его знал! – ответил Роберт. – Думаю, я упомянут в его книге», – сказал он, имея в виду автобиографию Маркса, опубликованную несколькими годами ранее.
Как и в случае с Марксом, кульминацией карьеры Роберта стал тюремный срок. «Что ж, правительство решило считать противозаконным то, что растет само по себе. А так как я привез это в большом количестве в страну, то они решили, что лучше уж больше не давать мне это ввозить. Я попался на импорте кокаина», – пояснил он мне.
Роберта приговорили к девяти годам, последний из которых он провел в колонии-поселении. В то время – ему уже было за пятьдесят – ему было разрешено работать, однако, как и следовало ожидать, вариантов у него было немного, вот и пришлось водить автобусы. По мере ознакомления с его историей я был вынужден быстро пересмотреть свое представление о нем.
Когда он начал рассказывать о причинах своего прихода в клинику сна ко мне на прием, я уже не знал, чему удивляться больше: истории его жизни или расстройству его сна. Последние несколько месяцев Роберт разговаривал во сне. Дискомфорт ему доставляет не столько сам этот факт, сколько, по его словам, то, что именно он говорит.
Все началось через несколько месяцев после переезда к его новой подруге Линде*. «Она утверждает, что я постоянно разговариваю во сне», – объяснил он мне. Прежде Роберт никогда не разговаривал и не ходил во сне, так что был удивлен, услышав подобное. Линду, впрочем, возмущало, прежде всего, то, что он говорил. «Оказалось, я рассказывал, как люблю свою предыдущую девушку Джоанну. Это очень странно, так как я не общался с ней уже много лет».
Роберт был озадачен, так как из всех его предыдущих девушек Джоанне он точно уж не стал бы признаваться в любви до гроба. Однажды, по словам Линды, Роберт во сне зачитал телефонный номер Джоанны. В бодрствующем состоянии Роберт, как бы ни старался, не мог его вспомнить. «Я думал, она совсем с катушек слетела, потому что я даже под пытками не смог бы вспомнить номера Джоанны», – рассказывает он. К его удивлению, Линда сверила этот номер с его старой записной книжкой для адресов, и он оказался правильным. Стоит ли говорить, что это привело к некоторым трениям в их отношениях, однако дальнейшие события все усложнили куда больше.
Шло время, и Роберта регулярно будила орущая на него Линда, которая потом рассказывала обо всех немыслимых вещах, которые он говорил во сне посреди ночи. «Оказалось, я начал говорить о том, чтобы причинить вред семье Джоанны, ее детям, даже ее родителям – и отцу, и матери. Я говорил про некрофилию, даже про зоофилию!»
Разговоры моего пациента во сне, разумеется, становились поводом для частых ссор, и все больше ночей он проводил в местных отелях, у своей сестры или у друзей. Шокированный подобным поворотом событий, Роберт уже был на приеме у психиатра – он переживал, что с ним происходит что-то ужасное. Психиатр ничего не обнаружил, и мужчина стал беспокоиться, что у него может быть какая-то неврологическая проблема – опухоль мозга или деменция, – которая и вызвала столь кардинальные перемены в его ночном поведении.
Эта история застала меня врасплох. Я повидал немало пациентов с необычным поведением по ночам, однако никогда не сталкивался с чем-то подобным. Все это было странным и необычным по многим причинам.
Разговоры во сне практически всегда являются разновидностью сомнамбулизма – это парасомния глубокого сна, распространенная у детей, но редко наблюдаемая у взрослых.
Как и в случае с ездой Джеки на мотоцикле и ночными ужасами Алекса, разговоры во сне возникают во время самой глубокой фазы сна, когда часть мозга просыпается, в то время как весь остальной мозг продолжает крепко спать. Люди могут вести полноценные разговоры с широко открытыми глазами и выглядеть во всех смыслах бодрствующими, однако их разговор зачастую оказывается совершенно несоответствующим обстоятельствам – человек говорит о той ситуации, которую представляет себе во сне. Случай Роберта, однако, был совсем другим.
Во-первых, когда мы впервые встретились, ему было шестьдесят два, и внезапное начало парасомнии глубокого сна в этом возрасте без каких-либо подобных проявлений в прошлом сильно настораживает. Кроме того, само содержание его разговоров, мягко говоря, необычное. Большинство людей во сне говорят на обыденные темы, иногда спорят, либо, как в случае с ночными ужасами, речь идет о надвигающейся опасности. Столь навязчивая и узкая тема разговора, да еще и со столь мрачным подтекстом, была мне совершенно в новинку.
Другим возможным объяснением было бы то, что он страдает от расстройства быстрого сна, досаждающего Джону (из третьей главы нашей книги), когда паралич, обычно сопровождающий сновидения, по какой-то причине не наступает. Такие расстройства обычно дают о себе знать в более позднем возрасте.
При расстройствах БДГ-сна речь редко бывает разборчивой и чаще всего состоит из ругани, криков или бормотания.
Если бы дело было в расстройстве быстрого сна, то можно было бы ожидать, что Роберт будет хотя бы частично помнить содержание снов, когда его будят вопли Линды.
Оказавшись в некотором замешательстве, я предложил Роберту провести исследование во время сна, чтобы понять, что происходит с ним ночью, а также встретиться с Линдой, чтобы узнать подробности. Роберт охотно согласился провести ночь в клинике, однако скептически отнесся к идее моей встречи с Линдой. Она не хотела обсуждать их проблемы с посторонними.
Несколько недель спустя я снова встретился с Робертом, чтобы обсудить результаты его исследования. Оно действительно кое-что показало. У него был выявлен синдром апноэ во сне средней тяжести. Он громко храпел, а его дыхание прерывалось примерно тридцать раз в час.
