Рифма облегчает запоминание (дзета – эта – тета), и Уэбстер подумал, что изменение названия некоторых букв в английском алфавите может сослужить добрую службу грамотности. H (английскую «эйч») логичнее называть «хи», по аналогии с B («би»), C («си»), D («ди»), E («и»), что также лучше соответствует звуку, который эта буква передает. В качестве согласной H имеет довольно запутанную историю. В греческом это гласная буква эта. Ее изображение разделили на две зеркальные части, которые стали использоваться для обозначения придыхания и постепенно превратились в символы, похожие на одинарные кавычки; их помещают над начальными гласными для акцента на так называемом густом придыхании (῾) и так называемом тонком (᾿)
[39]. И с буквой W (double U
[40]) все не так ясно; помню, как смотрела на нее в детском саду в полном недоумении: «Ведь это же двойная V»
[41]. Уэбстер хотел упростить название буквы до «уи» (we). (В древности в греческом алфавите была буква для звука W, которая называлась дигамма, но она исчезла спустя какое-то время после падения Трои, и с тех пор о ней ничего не слышали, разве что в отдаленных научных областях и среди этрусков.) Уэбстер также считал, что в продолжение аналогии букву Y («уай») лучше называть «йи». Что за ерунда! Ни одно из этих нововведений не прижилось, но к тому моменту, когда великий лексикограф добрался до конца алфавита, он, похоже, взял измором тех, кто был против его новшеств, и таки добился того, что американцы стали называть последнюю букву «зи», а не «зед».
То, что стоит в начале и в конце, обычно имеет особую важность. Мы используем выражение «от А до Я», чтобы обозначить все, что нужно знать – о моде, фандрайзинге, сексе – в заранее установленном и предсказуемом порядке. Театральный критик мог бы написать, что актриса «показала всю гамму эмоций от А до Я», имея в виду, что к концу представления она была полностью опустошена. Английский алфавит выдыхается, завершаясь редко используемой согласной. Но греческий алфавит – другое дело. У него в конце стоит большая жирная гласная: омега, большая Ο, Ω, ω. О! В омеге есть энергия, дыхание и вдохновение. Омега – в отличие от английской финальной Z – отсылает вас обратно к гласной в начале алфавита, к альфе, и подхватывает обертоны стоящего в середине омикрона, «малого О». Сама форма омеги предполагает открытую позицию. Греческий алфавит, как и греческий синтаксис, не кажется линейным: он ощущается как круглый. Недаром Всевышний говорит в Книге Откровений: «Я есмь Альфа и Омега». Греческий алфавит бесконечен.
Глава 2. А как в имени Афина
Мое знакомство с греческой мифологией началось в «Лицее» (не путать со знаменитым Ликеем в Афинах, где прогуливались Аристотель и его ученики, обсуждая философию и красоту, я-то имею в виду кинотеатр на Фултон-роуд в Кливленде, где мы с братьями проводили субботние вечера). «Лицей» был отнюдь не в античном стиле: попкорн в красно-белых полосатых стаканчиках, строгая билетерша, отбиравшая у нас сладости, которые мы втихаря проносили с собой, моторчик под сиденьем, благодаря которому кресло вибрировало – для пущего восторга.
Каждую неделю в «Лицее» показывали программу из двух полнометражных картин: как правило, это был фильм ужасов – «Мумия», «Годзилла», «Тварь из Черной лагуны» – вперемежку с чем-то слегка порнографическим (и очень образовательным). На одном из таких субботних утренних сеансов я впервые увидела циклопа – в фильме «Приключения Одиссея» (1955 год нашей эры) с Кирком Дугласом в роли человека, претерпевающего множество перевоплощений. В некотором смысле это тоже был фильм ужасов, полный чудовищ и фантастических видений: там была ведьма, которая превращала людей в свиней, морские змеи, Энтони Куинн в короткой юбке в обтяжку.
Улисс – это латинское имя Одиссея. Как именно Одиссей стал Улиссом, точно сказать невозможно, равно как и объяснить многие другие вещи, произошедшие между Грецией и Римом. Ученые предполагают, что вместо дельты, то есть звука «д», в имени Одиссей в ионийском диалекте греческого языка первоначально была буква лямбда, в дорийском и эолийском диалектах передающая звук «л». Дельта (Δ) и лямбда (Λ) похожи по форме: крышечка с перекладиной и без нее, но, насколько мне известно, никому и в голову не пришло предположить, что имя Одиссей – это результат древней «опечатки» в имени Улисс. Возможно, оно добралось до Рима в таком виде через Сицилию, традиционное место обитания циклопов.
В Катании, городе у подножия Этны, построенном в основном из полированной черной лавы, в сувенирных магазинах продают керамические статуэтки циклопа. Циклопы, как и титаны, были расой гигантов, неуклюжим прототипом людей. Полифем работал на Этне, выковывая молнии для Зевса. Как рассказывал один мой друг из Катании, некоторые сицилийцы считают, что циклоп и был Этной, которая начала извергаться (как глаз Полифема, когда Одиссей ткнул в него остроконечной палкой) и изрыгать камни, а те, упав в море, образовали Фаральони ди Ачитрецца – живописно разбросанные скалы в заливе Катании. В любом случае можно себе представить, что история о циклопах появилась еще до эпической поэмы. Так эпизод в кинотеатре «Лицей» стал моим первым соприкосновением с миром Гомера. Нет ничего лучше старого доброго циклопа для привлечения внимания.
В фильме, должно быть, появлялась и Афина, ведь что такое «Одиссея» без Афины? Она защитник Улисса, он бы не выжил без нее. Конечно, герой взывает к ней – я не могла не слышать ее имени. Но я не припоминаю, чтобы видела сероглазую богиню Гомера в «Лицее». В нашем доме на книжных полках не было книг по мифологии: ни Булфинча, ни Д’Олэр, ни Эдит Гамильтон
[42] – в нашем доме вообще не было книжных полок. Зато у нас были комиксы и читательские билеты, и я с удовольствием проглотила сказки братьев Гримм и «Маленькую Лулу»
[43]. Я не была вундеркиндом и не могу сказать, что прочла «Илиаду» в четырнадцать лет. Я питала слабость к женским детективам, в частности любила книги о Нэнси Дрю и Трикси Белден. Мне также нравились Эдгар По, Диккенс и Марк Твен, я пыталась читать Готорна (зевота), сэра Вальтера Скотта (храп) и Достоевского (кома). Все, что я знала о греческой мифологии, я почерпнула либо через поп-культуру, либо через писателей, чей родной язык был английский. На первом курсе Лурдской академии, католической школы для девочек, которую я посещала в Кливленде, мы читали «Портрет художника в юности» Джеймса Джойса. Главный урок, который нам следовало вынести из этой книги, по словам сестры Дайен Брански, сводился к следующему: хотя Джойс потерял веру (и уехал из Ирландии), он так и не смог сбежать от Церкви (или из Дублина). И мы тоже не сможем.
