Время после Мятежа было для Елены очень тяжелым. После двух лет, тянувшихся под дамокловым мечом тревог и напастей, вернуться к нормальной жизни было невозможно, так что она присоединилась к вновь созданной Гайлом организации магов-шпионов. Официально они служили в качестве наемных стражников у богачей, однако их тайное ремесло было куда как более грязным: шпионаж и убийства. Рондийцы хотели уничтожить несогласных, которые раньше угрожали присоединиться к Норосскому мятежу. И Елена вдруг оказалась по другую сторону, охотясь на врагов империи. Поначалу ее это тревожило, однако со временем она научилась на многое закрывать глаза. Она отправлялась туда, куда говорил ей Гурвон, и убивала цели, на которые он ей указывал. Ее совесть умерла, а сердце стало каменным. Она резала глотки хороших людей и убивала невинных, которым не повезло стать нежелательными свидетелями преступных деяний. Сама ее жизнь стала напоминать диковинное сплетение лжи и иллюзий. Значение имело лишь золото. В итоге она оказалась здесь, выполняя самое прибыльное задание в своей жизни. Елена должна была защищать явонского короля и его семью во время священного похода. Их защита была ее единственной обязанностью, так что она, впервые за долгие годы, могла даже использовать свое настоящее имя.
Елене сложно было вспомнить, что она являлась не только оружием, однако дети растопили лед в ее сердце. Их инстинктивное желание верить ей, их искренние улыбки, их глупые игры вновь научили ее смеяться. Четыре года, позволившие ей вновь почувствовать себя живой, вспомнить, что жизнь – это не просто течение времени. А теперь это…
Надень свои камни…
Проклятье, Гурвон, это место стало мне домом!
Отпустив дрозда, Елена выбросила ядовитое маленькое сообщение из головы. Она начала делать утреннюю гимнастику, поднимая мерцавшую в пробивавшихся в полутемную комнату солнечных лучах пыль. Ее концентрация возросла; далекие голоса Божьих Певцов и гул толпы стали более отдаленными. Она изгибалась, наклонялась, наносила удары ногами и руками по воздуху и кружила вокруг установленного в центре комнаты механизма, пока не вспотела. Наконец Елена остановилась и, взяв прислоненный к стене деревянный меч, обернулась к машине.
– Бастидо, уно, – сказала она как вслух, так и гностически, и устройство ожило.
Под шлемом вспыхнул бледный янтарный свет; раскинув свои четыре «ноги» подобно пауку, управляемый гнозисом механизм со зловещей грацией пополз вперед. В каждой из его четырех «рук» было затупленное оружие: неострый меч, цепь, обитая металлом булава и древко копья. Под шлемом висел небольшой баклер, а сам шлем жутковато поворачивался, следя за каждым движением Елены. Внезапно меч и копье одновременно нанесли удар; Елена парировала удар клинка гностическим щитом, а копья – своим собственным мечом. Схватка началась. На протяжении сорока секунд она металась и делала выпады, отбивалась и кружила, пока ей наконец не удалось нанести удар по шлему. Машина тотчас замерла, хотя шлем продолжал следить за ее движениями, сверкая на нее янтарным светом из прорези, словно получивший затрещину ребенок.
– Попался, Бастидо, – выдохнула Елена.
Большинство магорожденных девушек отказывались учиться фехтованию, а те, кто все-таки пытались, были слишком слабыми и нетерпеливыми, чтобы заниматься изматывающими тренировками последовательно и достаточно долго. Однако нрав Елены всегда был скорее мальчишеским. Вырастя в деревне, она всегда гуляла сама по себе. Набивая синяки и шишки, она продолжала напряженную подготовку, пока наконец не получила одобрения мастера клинка Батто. Она была единственной девушкой в брицийской коллегии Арканум д’Этьен, завершившей боевую подготовку с отличием. Бастидо – Ублюдок – был прощальным подарком Батто.
Отсалютовав, Елена приготовилась.
– Бастидо, дуо.
В этот раз машина вела себя более агрессивно. Ее удары стали искуснее, а движения – менее предсказуемыми. В бой вступила булава, и теперь Елене приходилось сражаться с тремя оружиями, постоянно подпрыгивая и используя воздушный гнозис, чтобы внезапно атаковать сверху и уворачиваться в воздухе. Она отталкивалась от стен, парируя с силой и точностью, пока не нанесла еще один удар. Елена вся взмокла и дышала с трудом. Бастидо дернулся, словно гневаясь на нее и желая поквитаться. «Давай же, – будто бы говорил он, – попробуй меня на чинкуэ».
– Ну уж нет, Бастидо, – ухмыльнулась она.
Елена попробовала пятый уровень лишь однажды, и бой завершился за несколько секунд. Бастидо тремя молниеносными ударами сломал ей ведущую руку и два ребра; Гурвону пришлось оттаскивать ее на безопасное расстояние. Больше Елена рисковать не станет – в ее возрасте это было бы уже слишком. Однако она провела еще одну схватку, в этот раз на трэ, поразив Бастидо за полсекунды до того, как получить в левое плечо удар булавы, отправивший ее на пол.
– Эй, это было после моего касания! – пожаловалась она.
Машина лишь как бы оскалилась. Иногда она казалась живой.
Сделав несколько глубоких вдохов, Елена приказала Бастидо вернуться на место в углу и деактивировала гностическое создание. В горле у нее пересохло, и Елена долго пила воду из ведра, которое затащила наверх чуть ранее, а затем вылила оставшуюся себе на голову. Мокрая ткань липла к ее раскрасневшемуся, вспотевшему телу, остужая его. Лицо Елены горело, и она представляла румянец на своем веснушчатом лице с едва заметными морщинками. Елена опустила взгляд на тунику, прилипшую к ее плоской груди, крепкому животу и мускулистым бедрам. Она не была ничьим идеалом красоты, равно как и не была похожа ни на одну женщину, которую знала, даже из числа магов. На секунду Елена ощутила накатывающее на нее чувство одиночества и сердито отогнала его.
Как я вывезу отсюда Бастидо? Я привезла его лишь с мыслью, что нам удастся закончить эту работу с честью…
Надень свои камни… Зачем? Мы что, просто уйдем? Что происходит?
Елена содрогнулась. Не думай об этом. Думай о деньгах. Завернувшись в джхафийское одеяло, она вышла из комнаты, отправившись на поиски ванной и горячей воды.
Полчаса спустя, помывшись и надев джхафийскую сорочку, известную как сальвар, Елена повела детей Нести в солланскую часовню. Покрытые рельефными изображениями стены из песчаника были закопченными, а две висевшие за алтарем медные маски Солнца и Луны явно нуждались в хорошей полировке. Старый солланский жрец-друи увлеченно предавался возлиянию, взывая к силам нового дня. Казалось, все были очень усталыми – солланская вера могла быть самой древней на Юросе, религией римонцев, доминировавшей когда-то на всем западном континенте, однако здесь, на востоке, ее ростки не нашли благодатной почвы.
В часовне было всего двенадцать человек. В первом ряду стоял король Ольфусс, чья кожа казалась особенно темной на фоне белых волос и бороды. Его добродушное лицо выглядело чрезвычайно серьезным. Он должен был поддерживать обе явонские веры, солланскую религию римонцев и амтехскую – джхафийцев; это означало, что ему приходилось много стоять на коленях. Елена не могла сказать, исповедовал ли он хотя бы одну из них искренне. Рядом с королем соседствовала его жена Фада, закутанная в накидку-бекиру. Фаду не волновала солланская вера: присутствие здесь было для нее лишь обязанностью. За ними расположились их укутанные от холода дети. Маленькому Тимори, наследнику, было всего семь. Ему явно было скучно. Он постоянно вертелся и, оглядываясь на Елену, махал ей, пока Солинда, заметив это, не отругала его. Солинда была самой высокой из детей, хотя второй по старшинству. Со своими темно-рыжими волосами, изящными руками и длинными стройными ногами она считалась первой красавицей семьи, хотя Елене больше нравилась Сэра, которая была смуглее и экзотичнее. Почтительная старшая дочь, Сэра глубоко погрузилась в молитву.
